И вдруг - эврика! (что, как известно, означает: нашел!) - в углу зала, справа, Вячик увидел табличку с надписью "EXIT", которая, имея в виду скандинавские ассоциации, теперь уже воспринималась двояко. Растолкав на ходу чучела, разодетые в костюмы всех времен и народов, Вячик устремился туда. Ну и что? Пустая комнатка, можно сказать - закуток. В углу - ведро и швабра с ободранной щеткой. Но здесь - лифт! Предвкушая освобождение, Вячик ввалился в кабину и пальцем прижал до отказа кнопку первого этажа. Двери закрылись, и лифт деловито загудел. Произошел и некоторый турбуланс. Через минуту двери открылись, и Вячик шагнул из кабины. Ведро и швабра с ободранной щеткой... как похоже на каморку, из которой он только что переместился. Те же пугала, надвинув разномастные шляпы, ермолки-камилавки, декадентские береты и пролетарские кепи, смотрели высокомерно. "Тэк-с, ошибочка. Я попал сюда из подземки, - впрочем, в этом он был не уверен. - Значит, нужно жать кнопку верхнего этажа!" Вячик снова вошел в кабину. Двери затворились. Некоторое время он опять куда-то ехал, во всяком случае лифт снова гудел и поскрипывал. Однако, когда двери открылись, пугала вновь приветствовали его, еле сдерживая усмешечки. Он нажимал на все кнопки, но ни одна попытка не увенчалась успехом. Деловито погудев, кабина неизменно останавливалась напротив зала с пугалами..
"Надо было ехать прямо домой, зачем я связался к этими черномазыми девками", - думал Вячик, по крупицам восстанавливая содеянное и ужасаясь тому, как все дальше и дальше в бездну влекут последствия его безобразных в своем идиотизме поступков. В душе крепло родственное отчаянию чувство. Впрочем, это и было отчаяние.
Тут его осенило: Вячик вдавил до упора кнопку аварийного вызова. Сейчас явится какой-нибудь местный мудила-монтер и выведет меня отсюда! Ожидая, Вячик придумывал этого бога по своему образу и подобию, как и подобает творить богов, даже дал ему в руки потертый чемоданчик. Но этот бог оказался ленив или пьян (как это часто бывает с богами), а может, просто был недоволен таким вот образом и подобием? Могли бы, в крайнем случае, прислать и богиню...
Подождав еще немного, Вячик выбрался из лифта и присел, прислонясь, что называется, к дверному косяку. Где вы, боги, путевые обходчики своих неисповедимых путей, с керосиновыми фонарями и шелудивыми песиками? Где вы, когда вы особенно необходимы?
Вокруг по-прежнему было тихо. "Сарафанов, падло, хорек, видимо, там у себя затаился, увлеченный чтением каких-нибудь "Разговоров о вечной жизни". Сейчас отдохнуть, а потом кто-то придет, ведь не может же быть, чтобы никто никогда не пришел!" - думал Вячик. Он прикрыл глаза лишь на миг, для того чтобы перевести дух и двигаться дальше, но мгновенно отключился от сети, может на минуту, может на час. Время, казалось, остановилось. Во всяком случае, когда он проснулся и посмотрел на часы (прежде безукоризненно надежный "Лонжин"), стрелки по-прежнему показывали половину четвертого.
4
Два часа в резервуаре. Дас ист нох маль. Сейчас бы шнапсу... это... абгемахт.
Внимание Вячика привлекло легкое "всхлапывание" (иначе этот звук и не определить), доносившееся из коридора. "Сарафанов, придурок, думает, небось, что я тут у него все разобью, - думал Вячик. - Кстати, прекрасная мысль!" Он поднялся на ноги, действительно с намерением взять что-нибудь тяжелое и на глазах у хозяина именно разбить, хотя бы ближайшие стеллажи. Всхлапывание затихло. "Припух! Боится, как бы и ему не перепало ненароком". Вячик держал в руке увесистый глиняный кувшин. Он ожидал увидеть незнакомую виноватую физиономию, и если не разбить стеллаж, то по крайней мере сделать Сарафанову соответствующее внушение, когда из-за угла высунулась костлявая рука и потянулась к выключателю на стене. Мгновенно в сознании всплыли черепа на полках и смутный разговор с хозяином. "Я же его никогда не видел, был только невыразительный голос. Неужели я все время разговаривал с мертвецом?" Немедленно ужас-ситуация, разговор с воображаемым собеседником и безумие залов выстроились в стройную систему похмельного бреда, где к выключателю на стене могла бы тянуться такая вот костлявая рука. И сейчас она дотянется до выключателя, погаснет свет, и настанет уже полный, всеобъемлющий абзац!
Этого Вячик допустить не мог. Собрав всю волю, он восстал и рванулся к выключателю, бросив кувшин и ухватив подвернувшуюся под руку швабру. Из-за угла, в полном соответствии с развитием сюжета, появился безносый череп, прикрытый полувоенной фуражечкой, глянул пустыми глазницами из-под козырька: "Предъявите входной билетик".
- А такого не хочешь?! - задействовав последние резервы организма, Вячик рванулся и метнул швабру в направлении мертвой головы, но промахнулся (обычная, к сожалению, история). Мертвый кондуктор, или вахтер, нырнул обратно и, по-видимому, решив ретироваться, исчез за углом.
Несмотря на бодрое "А такого не хочешь!", сопровождавшееся ненормативной лексикой, Вячик, понятно, шел навстречу конфронтации с мощами умершего кондуктора неуверенно, и намеренно замешкался на повороте, дав возможность противнику отступить, и когда завернул за угол, скелета нигде уже не было. Зато рядом с большими напольными часами, как и давешний шкаф, перегородившими боковой проход, появились новые персонажи, склонились над шахматным столиком, как бы в раздумье над партией, двое мужчин. Первый, сидевший спиной, был одет в парусиновую тройку, другой, сидевший лицом, - в красноармейский френч стиля "арт-деко", дизайна художника Васнецова, со шпалами в петлицах и в синих штанах-галифе. Вместо островерхого шлема на голове у него почему-то помещалась тюбетейка. Блюхер, подумал Вячик, переводя неприличную фамилию с английского на русский лад, понимая, что и на этот раз не получится, и к играющим, на всякий случай, не приближаясь.
Шпалы в петлицах у мужчины, сидевшего лицом, были хотя и не маршальские, однако указывали, что за свою, судя по синим штанам, нескучную жизнь, он успел дослужиться до старшего командира, званием типа штурмбанфюрера, т.е. старшего командира, значит, руководил заградительной ротой, а может быть, и полком. Вячик полувысунулся из-за угла, но так и не смог разглядеть непонятно откуда взявшихся людей. До него доносились лишь отрывки их разговора. Очевидно, тот, что сидел спиной, недавно познакомился с "особистом".
- Мы с Андреем Ивановичем тоже искусствоведы, хотя и в штатском, - говорил парусиновый. - Мы и очередное звание получили за диссертацию "О природе возвышенного". А Родина прикажет, мы еще одну диссертацию защитим, "О природе возвышенного - 2", после этого нас вообще на лафетах возить будут, папахи мерлушковые выдадут, а наши безутешные вдовы будут беспрекословно интриговать, чтобы нас похоронили не на Ваганьковском, и даже не на Новодевичьем, а непременно в Кремлевской стене. Будем там лежать, а нам будут все завидовать. Ведь мы и есть средний класс, полковники и полуполковники от искусствоведения, а не эти жидочки самозабвенные, которые что-то еще там программируют, пока мы их на шконку припухать не отправили...
"Однако..." - подумал Вячик, но решил все же выбираться из укрытия. Какие-никакие, это все-таки были люди, и они, конечно, выведут его отсюда. Несмотря на сомнительные разговоры, это были, по-видимому, персонажи волевые и, как полагается военнослужащим и искусствоведам в штатском, не склонные к рефлексии. Вот бы кому попал Сарафанов под горячую руку, они бы ему показали "теорию выхода". Мало ли какие у них могут быть политические убеждения, зато именно такие, конкретные, наверняка помогли бы, спасли, если, конечно, правильно с ними себя повести. Вячик вообще-то уважал и побаивался так называемых "сильных мужчин" и в форме и в штатском. Те, к счастью, относились к нему более или менее равнодушно, наверное, ни в каком отношении не видели в нем соперника, что ли? Не считая, конечно, военкоматских, те в свое время проявляли к Вячику активный интерес и изрядно попортили ему и родителям крови, насилу отмазал его папаня.
- Физкульт-привет! - не зная, как надо правильно обратиться к товарищам, окликнул их Вячик, на всякий случай издалека и не то чтобы особенно громко. На его возглас, впрочем, ни один из сидящих не отреагировал, даже не поднял глаз, а "особист", продолжая сидеть лицом к Вячику, в буденновском френче, даже и не сморгнул. Его неуставной головной убор стал сползать и, достигнув критической точки, соскользнул с головы. Присмотревшись, Вячик заметил у "особиста", там, где была тюбетейка, розовую, как у кукол, деревянную голову с аккуратно спиленным верхом. Видимо, тут поработал неплохой театральный художник. На затылке у "особиста" оказалась, видимо лобзиком выпиленная, дырка сантиметра три-четыре в диаметре.