Пошли через Гибралтарский пролив в Атлантический океан, заходили в город Лиссабон Португалии, ходили смотреть бой быков — очень жуткое представление, когда разъяренный бык нападает на человека. Отсюда пошли к берегам Франции, ходили на берег, причем французские моряки приняли очень радушно, но о России подробности не были известны, как происходит революционное движение. От Ла-Манша пошли к Плимуту, в Англии, где стояли в ремонте, ходили в город в кино, театр, а некоторые ездили в Ливерпуль, по возвращении рассказывали, что в России наступает контрреволюционный период, большевики ушли в подпольную работу, нам сказали, что большевики изменили России во главе с Лениным, которого якобы подослали немецкие шпионы, так что нам никто правды не давал знать, и офицеры на нас, на матросов, стали смотреть враждебно.
После ремонта снялись с якоря и пошли по Северному морю, а потом по Ледовитому океану мимо мыса Нордкап, во время плавания наблюдали за айсбергами, дальше пошли по Баренцеву морю, Кольскому заливу, в сентябре 1917 года пришли в Мурманск. Здесь внутренняя обстановка сохранилась периода коалиционного правительства, причем на берегу были Советы, которые возглавляли меньшевики и эсеры, а судовые комитеты подчинялись береговому матросскому комитету, который входил в Совет солдатских и матросских депутатов. Нам, старым матросам, дали отпуск на родину, где я пробыл до 25 октября 1917 года… (к великому сожалению, В. Банников ничего не пишет о той поездке на родину)… по возвращении в Мурманск на судах стало заметно революционное настроение, так как приходили вести из Петрограда и с Балтийского флота, чтобы нас отвлечь, офицерство решило наши миноносцы послать на Александровский пост, на границу с Норвегией; пробыли там до января 1918 года. Когда возвратились, то остававшиеся матросы нам рассказали, что совершилась Октябрьская революция, которой руководят большевики во главе с В. И. Лениным и что дворянское звание офицерства упразднено, следует называть товарищами, но когда у нас старший офицер не подчинился, то постановлением судового комитета был убит, а командир судна Ушаков ночью скрылся, остальные офицеры подчинились.
В марте 1918 года я демобилизовался и прибыл на родину, жил в деревне, а в апреле уехал на месяц в Орлов, где под руководством Шерстенникова Н. А. готовился к должности школьного работника. В мае держал экзамены в реальном училище, где получил диплом учителя начальных классов…».
Далее в воспоминаниях В. Банникова рассказ о работе его в уездном военкомате, после вступления в партию его отзывают в губвоенкомат, затем работа в губкоме партии в качестве секретаря организационного отдела. В октябре, 1921 года «переведен в распоряжение Орловского укома, который послал на работу в Русановскую начальную школу…».
Вскоре партия вновь призвала Банникова на новое место работы, в финансовые органы. Банников, без преувеличения, изъездил всю Вятскую губернию, затем Кировскую область. «В сентябре 1926 года женился на Екатерине».
Записки обрываются в 1970 году, когда Василию Ивановичу было далеко за восемьдесят. Жаль, что записки его так сдержанны, лишены подробностей, но и за ними угадывается незаурядная судьба одного из братьев Банниковых, уроженца вятской деревни Банниково.
Курс молодого бойца
Остриженные наголо, одетые в изрядно поношенные телогрейки, мы напугали бы кого угодно, видно, поэтому нас выгрузили из товарных вагонов поздно вечером, не довезя до вокзала. Долго вели куда-то и наконец привели на еще деревянную тогда пригородную платформу. Построили во всю ее длину в две шеренги, и, как только подошла электричка, велено было садиться. Сели и поехали.
Окна от нашего дыхания быстро запотели, мы стали рисовать на стеклах картинки разных сюжетов. Некоторые, видя, что сержанты, сопровождавшие нас, отвлеклись, даже закурили. А сержанты отпустили поводья, наверное, оттого, что кончалась наша последняя гражданская дорога. Скрывавшие всю дорогу место и род войск, где досталось служить, они сказали, что будем служить в артиллерии, в Подмосковье.
— Без вятских разве где обойдутся, — говорили мы.
— Бог войны, — восклицал кто-то, — артиллерия!
— И потерь бывает гораздо меньше, чем в пехоте! — кричал Илюха Деревнин, ставший нашим любимцем за время дороги.
Электричка часто останавливалась, но в вагон никто из гражданских не входил, только один перегон проехал подпивший мужик, который говорил, что нам лучше, чем ему: