— Начнем с малого, — серьезно отозвался он. — И надеюсь, вы мне в этом поможете. Потому что вы сами в этом заинтересованы. Я же вижу, как вы мучаетесь, разрываясь между двумя берегами — долгом и существующими правилами.
В душе у Саши поднялась волна возмущения. Да кто он такой, чтобы решать за нее — мучается она или нет! До вчерашнего дня она вообще не знала о его существовании. Тоже спаситель России нашелся!
— Вы ошибаетесь, — сдержанно проговорила телеведущая. — Если я и мучаюсь, то только из-за того, что не понимаю чего-то. Например, я не понимаю, почему ваше вчерашнее мероприятие прошло таким странным экспромтом. Не проще ли было пригласить заранее профессиональную съемочную группу, чем предлагать нам потом такую дилетантскую запись? Ее и показывать-то невозможно на нормальной аппаратуре.
Она нарочно так говорила — хотела выбить его из седла. Хоть самую малость. Потому что он-то ее давно вышиб. Так, что подняться трудно. Даже если допустить, что его слова — сплошная демагогия. А ведь скорее всего, что так.
— Объясню, — спокойно кивнул Чуткий, словно не замечая ее раздражения. — Если бы об этом мероприятии было объявлено заранее, его бы, скорее всего, запретили. Есть еще личности, которые не могут отличить нашу партию от партий экстремистских. Думают: раз «Русич», значит, обязательно свастика и бритые затылки. Но мы против любого насилия. В том числе и против войны. Хотя это при желании тоже можно вменить нам в вину. Поверьте, вчерашний концерт еще объявят противозаконным на многих телеканалах. Но ведь вы сами там были. Разве мы нарушали закон? Призывали к чему-то антиобщественному? Вы видели лица — публика поддержала наши идеи искренне. Так бывает очень редко. Обычно искренность покупается за большие деньги. Вы же помните всякие съезды с участием популярных артистов. Там нет ничего идущего от сердца и здравого смысла. Мы же специально публику не отбирали. Эти люди вообще ничего о нас не знали, пока не пришли на концерт. И каков результат!
— Вы, Василий Петрович, имеете в виду овации? — сухо поинтересовалась Саша. — Так, может быть, зрителям тоже не идеи ваши понравились, а выступления артистов? Или, например, напиток «Банзай»?
Чуткий откинулся на спинку венского стула (видимо, стилисты заведения считали, что в трактирах времен Достоевского сидели именно на венских стульях, хотя это совсем не так) и окинул Сашу странным, пристальным и все понимающим взглядом, от которого она снова покраснела. О господи, ведь она давно уже разучилась краснеть под взглядами кого бы то ни было!..
— Саша, — тихо произнес он. — Вы простите, что я вас так называю, но вы мне в дочери годитесь… Я не прошу вас немедленно поверить мне, потому что вижу: сейчас внутри вас ведут борьбу две силы. Я не буду их определять. Вы сами потом это сделаете. Вы — девушка умная и образованная. Пожалуй, я даже не буду больше уговаривать вас пустить мои сюжеты в эфир. Сейчас мне хочется только одного. Чтобы вы сделали выбор. В пользу той силы, которая созидает, а не разрушает. Вспомните Гофмана и его героя брата Медарда[3]…
— Если и имели место эликсиры сатаны, — Александра заставила себя непринужденно улыбнуться, нужно же было держать марку «умной и образованной»! — то они находились в черно-красной баночке с двумя малосочетающимися надписями. Вы не скажете мне, Василий Петрович, какая связь между партией «Русич» и фирмой, выпускающей алкоголь и тяготеющей к японским символам?
11. Осень, ты напомнила душе о самом главном…
Тамара Сергеевна Барсукова смахнула непрошеную слезу. Она сидела в комнате дочери за столом, на котором был установлен жидкокристаллический компьютерный монитор, рассеянно водила светящейся беспроводной мышкой, гуляла по Интернету, а затем забрела в электронную почту дочери. Ненамеренно она открыла письмо, адресованное Саше, и не удержалась — прочла. А прочла — и слезы навернулись на глаза.
Саше писал Макс Штаубе — немецкий бизнесмен, давно и безнадежно в нее влюбленный. Они познакомились пять лет назад, и с тех пор Макс несколько раз приезжал в Петербург, официально — по делам, но Тамара Сергеевна была уверена — исключительно для того, чтобы повидать Александру. Прочитанное ею электронное письмо было тому подтверждением. Вот Тамара Сергеевна и всплакнула. Потому что лучшего жениха для дочери она не желала. Да пусть бы он и не был успешным бизнесменом из Германии! Мужчины, которые умеют так любить и так выражать свои чувства — в Германии или в России, бизнесмены они или обычные инженеры, — нынче на вес золота.
— Мам, ты что тут делаешь? — Голос дочери извлек Тамару Сергеевну из материнских грез и печали. — Ты вообще… когда приехала? Почему не позвонила на мобильный? Мамочка, с приездом!
Посредине комнаты стояла Саша, промокшая до нитки, радостная, растерянная и недовольная одновременно.
— Ответ на первый вопрос: изучаю технику, — сдержанно ответила Тамара Сергеевна, дабы протянуть время и унять слезы, прежде чем начать обниматься с дочерью. — Кто говорил, что я безбожно отстала от жизни? Вот — ликвидирую отсталость. Хотела подругам сообщить, что доехала нормально. Ответ на второй вопрос: приехала я днем, как и обещала. Если вы с отцом куда-то задевали телеграмму, я не виновата. Ответ на третий вопрос: терпеть не могу звонить тебе по мобильной связи, потому что ты все время какая-то не такая в трубке. «Да, нет, нормально». Такого общения я не понимаю и понять не могу. Все равно что с автоответчиком разговариваешь. Ну, здравствуй, доченька!
— Здравствуй, мама! — Саша мокрыми рукавами плаща обхватила шею Тамары Сергеевны. — Как я по тебе соскучилась!
— Стоит почаще уезжать из дому, чтобы слышать такие приятные слова, — улыбнулась Тамара Сергеевна. — Я тоже по тебе ужасно соскучилась. Поэтому и сижу в твоей комнате, боюсь пропустить.
— Не поняла, — пробормотала Саша.
— Ну, вдруг появишься и сразу куда-нибудь пропадешь по делам…
— Не пропаду, — улыбнулась Саша. — А что это у тебя глаза такие красные? Жалко было с подругами расставаться?
— Нет, — строго проговорила Тамара Сергеевна, укрощая эмоции. — Мне жалко Макса. Извини, я случайно прочла адресованное тебе письмо.
— А-а-а… — неопределенно протянула Александра. — Письмо Макса… Ты, конечно же, ничего не поняла в его немецкой грамматике?
— Сашенька, — вздохнула Тамара Сергеевна. — Макс давно пишет на русском. Года два уже, наверное. Ты забыла?
— Помню, — нахмурилась Саша и прямо в мокром плаще присела в кресло, стоявшее неподалеку от стола.
— Мне не следовало этого делать? У тебя появились от меня секреты? — В голосе Тамары Сергеевны появились ревнивые нотки.
— Какие секреты, мама! — с непонятной горечью ответила дочь. — Читай на здоровье! У меня время лишнее освободится. Итак, что он пишет?
— Он тебя ждет, — тоном судебного пристава ответила Тамара Сергеевна. — Зачем ты морочишь ему голову? Если бы я не освоила электронную почту, он бы, наверное, уже повесился в своем Гамбурге.
— Что за странные фантазии? — нервно рассмеялась Саша. — А ты, что же, отвечаешь ему за меня?
— Почему это за тебя? — возмутилась мать. — Я иногда пишу ему письма от своего имени. Возможно, эта малость и удерживает его от безумных поступков. Знаешь, что он сообщил мне около двух недель назад? Что собирается обратиться к своим клиентам из какого-то специального подразделения, которым будет раз плюнуть умыкнуть тебя из России так, что ни одна живая душа тебя не найдет. Нигде и никогда. Потому что он увезет тебя на необитаемый остров и так далее и тому подобное.
— Макс такое написал? — изумилась Саша. — Да он пошутил, наверное.
— Уж не знаю, пошутил или нет, но он тебя любит, — мрачно проговорила Тамара Сергеевна. — А тебе не хватает духу ему отказать.
— Но я и не хочу ему отказывать… — пробормотала девушка.
— Тогда в чем же дело? — продолжала Тамара Сергеевна. — Это жестоко — так изводить человека. Либо скажи «да» и поезжай к нему, либо… пошли его к черту, и он успокоится. Через некоторое время.
— Но я уже собиралась… — чуть не всхлипнула Саша. — Я уже собиралась к нему ехать.