— Дайте–ка угадаю. — Встряла Земельда. — И никто не знает, кто заказчик?
— В точку. — Кивнул Пелтон. — Все на аквиле клянутся, что всё знал только сам убийца, ну а поскольку он расшибся в лепёшку, то уже ничего не расскажет.
— Тогда пусть передадут их нашим собственным дознавателям. — Решила Эмберли. — Скорее всего, бандиты не врут, но если это не так, то наши люди выбьют правду куда быстрее «жуков». — Она посмотрела на Веккмана, явно ожидая его согласия. — Если вы, конечно, не против.
— Полостью поддерживаю. — Согласился инквизитор Маллеус и глянул на Ракель, что ерзала в своём кресле, бормоча что–то себе под нос. Глаза псайкерши остекленели. — Полагаю, ваш псайкер не может просто извлечь столь нужные сведения из их умов, верно?
— Не может. — Отрубила Эмберли. — Это так не работает. По крайней мере, не с Ракель.
После этих слов у нас совсем не осталось времени на праздные разговоры, потому что на нас напали эльдары, и каждый резко озаботился тем, чтобы сохранить съеденный завтрак в его нынешнем вместилище.
Примечание редактора:
Поскольку Каин — что вполне простительно в его обстоятельствах — мало говорит о блокаде, этот отрывок призван заполнить лакуну.
Выдержка из: «Эльдары: история их присутствия в сегментуме Ультима и некоторые размышления о возможных средствах их искоренения» Бальтазара Тромпа, 997.М41.
Патовая ситуация, что сложилась в верхних слоях атмосферы, разрешилась самым неожиданным образом, когда губернатор Фульхер объявил, что Железоплавильня придёт на помощь орбитальным станциям, обитатели которых были немало обеспокоены не только тем, что столкнулись с ксенозахватчиками один на один, но и тем, что были отрезаны от своих наземных собратьев. Никогда прежде перед Железоплавильней не стояло столь сложной логистической задачи[164], но экипажи челноков из каждого улья рвались в добровольцы, забыв об опасностях, с которым столкнётся каждый, рискнувший прорвать эльдарскую блокаду.
Наполненные праведным патриотизмом, состраданием к пустотным сородичам и верой в защиту Императора[165], жители Железоплавильни рвались на помощь собратьям в количествах, которых не могли предсказать даже самые оптимистичные прогнозы.
Но такой порыв оказался обоюдоострым мечом. С одной стороны, чем больше кораблей пыталось прорвать блокаду — тем больше было у каждого шансов избежать гибели от рук эльдарских пиратов — но с другой, чем больше караван, тем больше ему нужно прикрытие.
Потери были неизбежны — почти пятнадцать процентов эскадры погибло или было серьёзно повреждено и вынуждено вернуться на планету, и лишь около тридцати процентов оставшихся достигли станций целыми и невредимыми. Все прочие были повреждены, но не устрашены и, столкнувшись с худшим, что мог бросить против них враг, не только доставили на Небосклоны самые необходимые грузы, но и неприятно удивили врагов.
Глава 22
Первым признаком неприятностей был толчок, который тряхнул меня так, что зубы клацнули, и за которым последовал раздавшийся в вокс-бусине голос Понтия, что, учитывая обстоятельства, звучал удивительно спокойно.
— Держитесь крепче, сейчас потрясёт.
Следующие несколько минут катер трясся, качался, переворачивался, входил в пике и, наверное, вывернулся бы наизнанку, если бы пилот мог это устроить. Я был занят тем, что удерживал последний перекус в желудке, а потому почти не видел разворачивающуюся вокруг нас битву, и не сильно об этом жалел. Как я уже упоминал, ощущение того, что ты никак не можешь повлиять на происходящее, никогда не было мне по душе, особенно если приходилось болтаться посреди вакуума в герметичной консервной банке, по которой кто угодно может вздумать пострелять. Единственное, что мне удалось разобрать — это какие–то отрывочные образы в ближайшем иллюминаторе, да выкрики нашего пилота, вроде «Три «Паслёна» идут на сближение», «Молнии» сбили одного» или «В сторону, в сторону, в сторону!»
Единственное, что я мог сказать точно — небо вокруг нас перестало быть фиолетовым и почернело, на нём появилось множество огоньков, которые, как мне казалось, быстро движутся в случайных направлениях — хотя я мог только гадать, какие из них были кораблями, исполняющими смертельный гавот, какие — орбитальными станциями, а какие — звёздами, насколько крутые и резкие виражи закладывал Понтий.
164