Она уже не выдиралась, а уткнувшись головой мне в плечо, ревела навзрыд, при этом матюкая меня, Артура, всех мужиков — пидорасов, и вообще всех и вся.
Артур, наконец, очнувшись от столбняка, открыл дверь, и я затащил ревущую Светку домой.
— Сволочь, Гордеев, ты самый последний вонючий козел. Извращенец, пидорас, гандон конченый, — причитала Светка у меня на плече. Я её гладил по голове, пытаясь успокоить. Артур тем временем заварил чай, и робко дотронулся до Светланиного плеча:
— Свет, хочешь чаю?
Реакция последовала незамедлительно:
— Пошел на ***, пидор малолетний.
Артур почему-то обиделся не на «пидора», а на «малолетний»
— Вообще-то мне уже двадцать, если ты помнишь.
— Уроды, все мужики уроды, — Светка еще минут десять нас поматерила и уснула.
Мы с Артуром, не зная, что делать и куда нам лечь спать (Светик отрубилась на единственном диване), просидели всю ночь на кухне. Артур сидел за ноутбуком, а я за книжкой. О реакции, протрезвевшей на утро Светки, думать не хотелось.
Светка встала рано. Не глядя на нас, умылась и привела себя в порядок. Я предложил ей кофе. Она послала меня на член, и ушла, хлопнув дверью. На Артура она даже не взглянула.
Он сидел на кухне, и смотрел в одну точку.
— Олеж, мне страшно. Ведь она маме моей все расскажет. А у неё сердце шалит, она и так переживает из-за того, что мы со Светой разбежались. Они еще и не помирились из-за той ссоры, из-за денег. Что теперь будет, Олег?
Мне самому было страшно. У меня было какое-то нехорошее предчувствие:
— Мать тебя ведь любит. И я думаю, для нее главное — чтобы ты был счастлив. Ты со мной счастлив?
— Очень, — он прижался ко мне, уткнувшись лбом в мою щеку.
Отвезя Артура в институт, я попытался дозвониться Светлане, упросить ее не рассказывать ничего матери Артура. Конечно, рано или поздно нам бы пришлось признаться ей во всем, но это должно быть не так. Не от Светы она должна узнать, что ее сын живет с бывшим Светкиным мужем.
Телефон был отключен. Меня никак не покидало чувство страха, чувство какой-то неотвратимой беды.
Кое-как дожив до конца рабочего дня, в течение которого я постоянно набирал Светланин номер, получая неизменный ответ «абонент не доступен», я позвонил Артуру. Он не брал трубку, потом тоже стал не доступным. У меня началась паника.
Приехав домой, я позвонил Косте. Трубку сняла Ольга. Услышав мой голос, она, не отвечая, отключилась.
Артур был не доступен до самого вечера. Я метался в неизвестности, как тигр в клетке. Уже почти в полночь раздался телефонный звонок на домашний. Я схватил трубку. Это был Костя.
— Олег, у матери Артура инсульт. Она в больнице в тяжелом состоянии. Ты его не теряй. Я не могу долго говорить, я позвонил, пока Ольга в ванной.
В общем, Светлана все рассказала матери Артура. Причем сделала это, прямо на работе при всех. Сейчас кусает себе локти, да поздно.
Я не спал всю ночь, хоть это была вторая ночь без сна, у меня его не было. Трубка Артура была всё ещё отключена. Я понимал, что ему сейчас не до меня, но очень хотелось быть с ним в такую минуту, поддержать его.
Утром позвонила Светка.
— Олег, прости меня, если можешь. Софью Владимировну парализовало. Это я виновата. Господи, как мне теперь с этим жить? — она ревела навзрыд.
А я смог лишь выдавить из себя:
— Как Артур?
— Плохо. Он от неё всю ночь не отходил, на стульчике рядом просидел. Он и сейчас в больнице. Езжай к нему, ты ему сейчас нужен. Простите меня, если сможете.
Кое как доработав до конца смены, я рванул в больницу.
Артур сидел, сгорбившись возле матери, держа ее руку в своей. Я дотронулся до его плеча. Он вздрогнул и повернулся ко мне.
— Уходи. Уходи, — его губы сначала шептали это, одно-единственное, слово, потом перешли на крик. Он соскочил и стал выталкивать меня в коридор.
Глаза у него были, как у безумца, его всего трясло. Я попытался его обнять, но он с такой силой оттолкнул меня, что я врезался в стоящую в коридоре каталку. С поста уже направлялась к нам медсестра.
И я ушел.
Я вышел на улицу, постоял у больницы. Конечно же, я прекрасно понимал, в каком Артур сейчас состоянии. Мозгами все понимал, а сердце разрывалось на части. Зачем он так со мной?
Я — то, что ему сделал? И такая меня злость вдруг взяла, на мою распрекрасную «бывшую». Женщину, которую еще полгода назад любил, я готов был возненавидеть. Позвонив Светке, и не дав ей опомниться, вылил на ее бедную голову весь негатив, что был у меня в запасе. И мне стало немного легче. Оторвался — называется.
Домой идти не хотелось. Хотелось нажраться до поросячьего визга. Купив литровую бутылку «Горилки», я двинул к Костику. Ольга открыла мне дверь, и тут же захлопнула её у меня перед носом. Я со всей дури налег на звонок. Мне нужен Костя, мне срочно нужна была его жилетка.
И я не собирался отступать. За дверью послышался Костин слонячий топот. А от его рыка «А ну отойди от двери!» я чуть было не отошел, но вовремя понял, что это не мне.
Светка была у них. Сидела зареванная и тихая, какой я сроду ее не видел. Шмыгая носом, смерила меня «таким» взглядом! Я почувствовал себя гвоздем под ударом молотка.
Ну и хрен с ней. Мне с ней не жить и детей не крестить. Пусть ненавидит меня, по крайней мере, хоть не презирает.
Когда мы на кухне с Костей, не разговаривая, выпили полпузыря, явились Светка с Ольгой. Как будто их кто-то звал. Ольга, молча, достала две рюмки, налила по полной, и они со Светкой залпом их глыкнули.
— Как долго вы с Артуром? — Светка сверлит меня взглядом.
— Не бойся, когда ты с ним жила, у нас ничего не было. Ты сама его бросила, в конце концов.
— А ты подобрать решил?
— Ну, хватит! — Костя вдруг треснул кулаком по столу так, что и тарелки, и мы подпрыгнули.
— Задолбали на хрен. Чего ты до него доколупалась? Что у вас, у баб, за привычка: сначала проебёте, а потом ляжки обоссываете. Любят они друг друга — всё!
Ольга, всегда спокойная, вдруг взвилась.
— А тебе, муженёк, не западло с пидорасом водку жрать? Может, у тебя тоже рыльце в пушку?
Я видел, как Костя сжал кулаки. Я испугался, Светка, по-видимому, тоже: что он сейчас ударит Ольгу. Мы со Светкой с обоих сторон схватили его за руки. Костя выдернул руки, разлил горилку, мне и себе.
— Олеж, давай на брудершафт. Мне не западло выпить с моим лучшим другом, пусть он хоть черта лысого любит. Поняла? А вот то, что твоя любимая сестричка жизни чужие, как спички ломает, по-твоему, нормально?
Светка, не выдержав, разревелась:
— Дура я, ненавижу себя. Если Софья не отойдет, никогда не прощу себе этого.
Я ее приобнял, и сам не знаю зачем, сказал, что Артур выгнал меня из больницы, что он не хочет меня больше видеть.
Она подняла на меня заплаканные глаза:
— Ты что, действительно его любишь?
У меня ком в горле встал, я понимал, что своим ответом раню ее, но не сказать не мог:
— Никого так не любил, как его. Прости, Светик.
За столом повисло тяжелое молчание. Костя разлил остатки «Горилки», и достал самогон.
Утром я позвонил Артуру. Телефон всё еще был отключен. Наверное, он у него сел, а зарядки нет. И голодом в больнице сидит, поди… Я купил продукты, соку. Взял его запасной зарядник, полотенце, мыло. И на свой страх и риск пошел в больницу.
Он спал на соседней кровати, свернувшись калачиком на голом клеенчатом матрасе. У меня сжалось сердце. Софья Владимировна лежала под капельницей. Глаза закрыты, кожа мертвенно-бледная, одна половина лица как будто выдвинута, вокруг губ синева.
Медсестра подошла ко мне и, молча тронув за рукав, поманила за собой.
— Вы родственник?
Я замялся, не зная, что сказать.
— Не близкий, но родственник.
— Не переживайте, она поправится, все будет хорошо. Она уже разговаривать начала. Правда плохо ещё, но будем надеяться, речь выправится. А ходить пока с палочкой придётся, но дай бог отойдет. Вы её сейчас покормите. Артура можете не будить, он уже вторые сутки без сна, пусть поспит. Я вам сейчас одеяло дам, укроете его.