«Чтобы освободиться от скверны, оказывается, все-таки надо верить. Не знать, не понимать, не действовать, а именно верить»,— сказано в цитировавшейся уже статье А. Кондратовича. Что поделаешь, есть люди, есть литературные герои, которым нужна кроме рационально выверенного действия еще и вера в то, ради чего они живут. Стоит ли на это сердиться?
И не лучше ли присмотреться к герою, увидеть неслучайность его появления?
«Закон вечности» — роман современный. Там кипит сегодняшняя жизнь большого города, там бурлят страсти, вызванные нынешними проблемами. Но обшие особенности развития литературы на определенном временном отрезке сказываются на смысловом звучании самых разных произведений, независимо от их тематики.
Заметна эволюция, пройденная за последние годы грузинской исторической прозой.
Есть признанная классика грузинского исторического романа, например, «Давид Строитель» и «Десница великого мастера» Константинэ Гамсахурдиа. Читать эти вещи интересно и поныне из неторопливого, несуетного повествования встает далекая эпоха со сложными междоусобицами, подвигами ратоборцев и зодчих, тяжким движением людских масс. Одно слово: История.
В романах К. Гамсахурдиа есть многое, способное вызвать интерес у любителя истории. Но они, изображая множество судеб и проявляя озабоченность историческими судьбами нации, не очень интересуются судьбой, характером, единственностью одного человека, личности. Парадоксально? Однако царь Давид, прозванный Строителем, запоминается в бесконечных государственных заботах и детально воссозданных войнах за единство Грузии. Несчастная любовь, пронесенная им через всю жизнь, вряд ли поможет нам понять человеческое, нравственное своеобразие исторического лица. Других же, «нефункциональных» проявлений характера Давида в романе практически нет... Что касается зодчего Арсакидзе в «Деснице великого мастера», то он окружен таким числом действующих лиц, а среди них столь важное, данное со многими подробностями, как царь Георгий, «меч мессии», что поневоле придешь к выводу: биография, легенда — удачный повод для показа, раскрытия исторической эпохи, важного этапа национальной истории.
Очень похоже построены и две первые книги известной всесоюзному читателю «Грузинской хроники XIII века», написанной Григолом Абашидзе: романы «Лашарела» и «Долгая ночь». Присутствует история обстоятельств, дат, сражений, дворцовых интриг, но не предусмотрена история взлета и сомнений, озарений и падения человеческого духа. Это не упрек. Это констатация того, что писатель следовал вполне определенным правилам исторического повествования. В книге третьей, романе «Цотнэ, или Падение и возвышение грузин», он эти правила решительно сломал.
Романист самозабвенно пишет ушедшие времена, а времена нынешние — иногда открыто, иногда исподволь — направляют руку романиста.
Напомню очевидное: литература последнего времени, отражая существенные сдвиги общественного сознания, демонстрирует пристальный, растущий интерес к миру человеческой личности, ее духовному потенциалу и нравственности. Индивидуальное в человеке открывает свои глубины, взывая к познанию. Не потому ли в трактовке проблемы «Я и Время» чувствуется столь сильное ударение на «Я»? Личная ответственность перед временем — вопрос вопросов... Человек XIII века, одишский правитель Цотнэ Дадиани дает нам в романе Г. Абашидзе пример такой ответственности, ощущаемой всем его незаурядным естеством. Он убеждает своей жизнью, что в неустанных трудах на благо государства и народа способен человек черпать истинное удовлетворение. Он достигает подлинного нравственного взлета, когда, мгновенно собрав все душевные силы, без колебаний идет на пытки и муки, чтобы до конца разделить судьбу других участников антимонгольского заговора или своим самопожертвованием убедить монголов в невиновности заговорщиков. Этот ясный выбор в трагическую минуту, эта жертва ломают каноны здравого смысла, однако есть в них непреходящий духовный, созидательно-личностный смысл.
Речь идет о годах монгольского ига в Грузии, но, когда романист пишет: «Нет хорошего и плохого времени. Время бывает таким, какого достойны вышедшие на его арену люди»,— он касается проблемы сколь важной, столь и непреходящей, способной обрести глубинную актуальность.
От романа-эпопеи, романа-панорамы трилогия «Грузинская хроника XIII века» двигалась к роману-судьбе, если использовать принятые сегодня определения. Даже эта жанровая переориентация трилогии лишний раз доказывает, что литература о прошлом находится, не может не находиться в русле общего литературного движения.