Старик потер руки и заключительным ударом по клавише послал информацию во Всемирную Паутину. Пусть знают, что у нас теперь так, без церемоний и оглядки на гражданство и национальность, виновный получает по заслугам.
— Вот так-то, Саня, — сказал старик. — Давайте-ка его в подвал, а я уж следом за вами… Да, а девок его куда девали? Неужто на улице оставили?
— А чего ж добру-то пропадать? — удивился Саня. — Там бы их в момент кто другой оприходовал, а так — туточки они, сидят в клетке, две негритяночки, да наша одна… ну, может и не совсем наша, но белая, то есть смуглая, ну, не черная, короче…
— Вы их там не задолбайте! — сурово сказал Старик и неожиданно подмигнул Сане: — Знаю я вас, сексуальных террористов…
— Да ни боже упаси, — отозвался Саня. — Мы ж так, для пробы, а потом по хозяйству пристроим…
— Вот-вот, прибираться за вами тоже кто-то должен… Ну, двинулись?
Старик неторопливо выключил аппаратуру, вернул её в скрипучий ящик и поднялся из-за стола, разминая затекшие от долгого сидения мышцы и слегка покряхтывая. А негр, сперва не понявший, что дознание, следствие и суд уже состоялись здесь, в этой комнате, залопотал визгливо, путая британские и французские слова: «Нет… нет… я иностранный подданный… у меня есть французский паспорт… вы должны звать консула…»
— Ишь ты, зачирикал, болезный, — Саня подмигнул конвоирам, и те с привычной ловкостью подхватили негра под руки, поднимая его со стула.
— Нет! Нет! Низ-з-з-з-я!!! — завопил негр, пытаясь оглянуться на Старика. — Я скажу информацию… у меня есть деньги… есть золото…
Конвоиры, заламывая руки кричащему, потащили его к дверям, а идущий следом Саня ухитрился за десяток шагов вытащить из кобуры тяжелый армейский пистолет, вломить от души в район негритянских почек и сунуть оружие обратно. Крики осужденного превратились в тоненькое, едва слышное повизгивание, заглушаемое топотом и пыхтением конвоиров, влекущих на выход ослабевшее в их руках тело.
Старик переждал полминуты, пока вся компания не скрылась за дверью, и двинулся следом, доставая на ходу ключи от комнаты их кармана бушлата. Конечно, вряд ли кто рискнет без хозяина шарить по кабинету судьи Старого, но порядок есть порядок, уходя положено замыкать двери на замок. Задержался он совсем ненадолго, но пока возился с замком, конвоиры успели оттащить осужденного подальше от глухого тупичка, в котором находился вход в комнату Старика. И все вместе они уже грохотали по старинной кирпичной лестнице в подвал, благо, спуск туда был расположен едва ли не в десятке метров от дверей судейской.
Вперемешку негромко чертыхаясь и поминая всуе имя божие, Старик спустился вслед за конвоирами в темный, залитый зыбким, зловещим светом керосиновых ламп подвал. Здесь, под сводчатым невысоким потолком вдоль стен с наклоном к центру подвала располагались грубые, сваренные из первых попавшихся под руку металлических балок кресты. На каждом из них, привязанные пластиковыми жгутами или мотоциклетными цепями за руки и ноги, висели люди. И мужчины, и женщины. В смерти им не делали различия.
Кто-то из распятых стонал еле слышно, иные даже пытались ругаться на вошедших, но темнота, как фантастическая губка, впитывала звуки, заглушала речь и стоны.
— Ага, Старый заглянул, — поприветствовал вошедшего вынырнувший из мрака Исполнитель. — Проверяешь обстановочку или своего привел?
— Своего, — буркнул Старик.
Здесь, в царстве медленной, но неизбежной смерти не хотелось говорить о пустяках.
— Ну, так мы его в серединке приладим, — сказал Исполнитель, указывая на свободный крест, расположенный примерно в середине противоположной от входа стены.
— Прилаживай, — кивнул Старик.
По установившемуся обычаю судья, приговоривший преступника, должен был присутствовать при исполнении приговора. Конечно, так поступали не все, но Старик твердо верил, что должен своими глазами видеть, чем заканчиваются его собственные слова для осужденных людей.
— Подтаскивайте, — махнул рукой Исполнитель конвоирам, а сам прошел поближе к свободному кресту, наклонился и принялся громыхать чем-то металлическим на полу, видимо, подбирая подходящие цепи для жертвы.