Эдмонд чувствовал непреодолимое влечение к старому ювелиру, который платил ему с своей стороны искреннею дружбою и не только продолжал сообщать ему критические, глубокомысленные замечания, но и открыл несколько тайных способов приготовлять краски, переданных ему старинными живописцами, кои он хранил с величайшим старанием. Таким образом составилась связь у Эдмонда с старым Леонардом, какая обыкновенно бывает между молодым учеником, подающим блестящие надежды, и старым, искусным мастером.
Вскоре после сего, в прелестный летний вечер, коллежский асессор Мельхиор Восвинкель, гуляя в Ботаническом саду, вздумал закурить сигарку у швейцара; но, к величайшей его досаде, ни одна из них не закуривалась, и он, побросав их наземь, воскликнул с сердцем: «Ах, Боже мой! На то ли я выписал из Гамбурга эти дорогие сигары, чтоб лишить себя чистейшего из наслаждений! Не правда ли, это ужасно!»
Слова сии некоторым образом относились к Эдмонду, сидевшему подле него с дымящеюся сигарою, и хотя он не имел чести быть знакомым с г. Восвинкелем, однако тотчас достал свой ящичек с сигарами и дружески подал оный несчастливцу.
Обрадованный коллежский асессор взял одну из них, и едва лишь поднес к огню, как серебристые облака дыма поднялись крутящимися столбами. «Вы меня извлекли из величайшего затруднения, мой милый! — вскричал он в восторге. — Тысячекратно благодарю вас и даже осмелюсь попросить другую сигару, когда эта докурится».
Эдмонд отвечал, что он может располагать всем ящиком, и вслед за тем они разошлись. Когда же начало смеркаться и Эдмонд в задумчивости сидел у стола, занятый одною особою, коллежский ассессор вдруг явился с просьбою сесть подле него. Желая подышать вечернею прохладою, Эдмонд совсем было хотел уступить ему свой стул, как вдруг приметил прелестную девушку, пришедшую вместе с г. Восвинкелем.
«Это дочь моя, Албертина», — сказал коллежский асессор Эдмонду, который до того смешался, что забыл поклониться девушке. В Албертине узнал он прелестную особу, замеченную им перед одною из картин своих на последней выставке. С редкою проницательностию объясняла она спутницам своим — пожилой даме и двум молодым девушкам — смысл фантастической картины, глубоко постигая рисунок и расположение групп, превозносила художника и заметила наконец, что он должен быть молодой человек, подающий блестящие надежды, с которым бы она желала познакомиться. Стоя позади ее, Эдмонд с жадностию пожирал речи, срывавшиеся с прелестных уст; сердце у него сильно билось между страхом, радостию и желанием объявить себя творцом картины. В эту минуту Албертина уронила перчатку, снятую для лучшего указания пальчиком на одно место картины. Эдмонд, разумеется, бросился поднимать ее. Албертина тоже нагнулась; головы их славно стукнулись одна об другую, и Албертина испустила ужасный крик.
Эдмонд отскочил в испуге, но, по неосторожности, наступил на ногу старухе, закричавшей в свою очередь еще ужаснее. Зрители тотчас сбежались изо всех зал; все лорнеты обратились на Эдмонда; между тем окружили Албертину и начали тереть ей лоб спиртом; злополучному Эдмонду ничего более не оставалось, как ускользнуть в толпу, во избежание шиканья и громких насмешек.
В сию-то критическую минуту любовь впервые закралась в сердце Эдмонда; но воспоминание о своей неловкости одно только не позволяло ему отыскивать Албертину во всех концах города; он даже не мог себе иначе ее представить, как с разбитым лбом и со сверкающими от гнева очами; такое неживописное представление любезной сердцу особы с трудом поддерживало пламя раздающейся страсти.