Нет, ни карточные гадания доктора, ни его приметы не сбывались!
Вторую половину дня Александр был в расположении роты, проводившей учения верстах в десяти от города. Уже под вечер прискакавший из штаба вестовой доложил, что в Ельце грандиозный пожар.
Александр поспешил в город, приказав командиру двигаться с бойцами туда же.
Дымом потянуло версты за три. Горел пакгауз возле знаменитого елецкого элеватора постройки 1888 года, вернее, догорал. Пожарные команды и дождь добивали остатки пламени. Стрелки железнодорожной охраны сдерживали толпу. Склад был продовольственный.
Поляков руководил тушением пожара, хладнокровно, надо отдать ему должное, став под самый огонь, на подъездном пути к пакгаузу, в центре опасной зоны, где работали с риском для жизни. Лицо закоптилось, волосы и борода подпалились, костюм измазан сажей и прожжен. Распоряжения Поляков отдавал негромким голосом и, по сути, уже преуспел в своей работе, что-то спасти удалось, но мешала ему Анна Дьякова, которая лезла в самое пекло и вообще вела себя так, будто хотела потушить пожар одна, сама, а всех остальных считала лишними. Как занялся пакгауз, никто не знает, но раньше всех прибыл на пожар только что организованный при укоме отряд чоновцев под водительством Анны. А когда прибежали другие добровольцы и примчались настоящие пожарные, Анна приказала своим открыть стрельбу, полагая, что это не помощники, а разная сволочь, злоумыслившая поживиться народным достоянием, предназначенным для отправки детям Москвы. Тем более, что сама Анна от имени Елецкого укомпарта только-только выпустила прокламацию: «...К вам обращаемся мы, матери-кормилицы своих детей! Внемлите плачу, стону и воплям голодных детей красной Москвы и Петрограда! Положите в дрожащую от голода детскую ручонку кто что может...»
Из задержанных наибольшее внимание к себе привлекли трое кооператоров и их защитник, небольшого роста худенький человечек с маленькой головкой в седеньких кудряшках, с неожиданно зычным голосом, отрекомендовавшийся как инженер Костин, Кооператоров отпустили.
Мария позвала ужинать, но только они сели, у дома послышалось дребезжание подъехавшей брички. Гавкнул и замолчал, узнав своего, пес во дворе, хлопнула дверь, заговорили половицы - ив комнату вошёл доктор Граве.
- Ну что, детки, кажется, дали деру? - спросил он Марию.
- А вам это откуда известно? - удивилась она.
Дети, и верно, куда-то запропастились; днем прибегали две тетушки Салоповы, плакали, что сладу с «французиками» нет, водятся с беспризорником Слепушонком, играют в войну, воруют огурцы.
- От Слепушонка. Они в имении. Стало быть, собрались на фронт и для начала махнули туда. Серьезные господа. Гавроши.
- Они могут побежать дальше! - заволновалась Мария. - Они помешались на пушках и пистолетах. Это все Игорь!
- Моя бричка в вашем распоряжении, - сказал доктор.
- Вы с ума сошли! На ночь глядя! - приложила руки к груди Маргошка. - Вы слышали, появилась новая банда. Грабят всех подряд.
- Ничего, мы свои, - пробасил доктор успокоительно, - нас не тронут, у нас нечего взять.
- Я поеду с вами! - встал Александр. - Я к тому же и при оружии.
Этого случая он не мог упустить. В усадьбе Малов. Усадьба вообще вызывает подозрения. Предлог безупречен, если только не подстроено все это доктором, тонким психологом, решившим познакомить комиссара с Маловым, дабы убедился комиссар, какой это замечательный человек. И такое возможно. А детишек и в самом деле следовало догнать, могут убежать на фронт. Еще чего доброго тоже прослышали о Мамонтове. Они ведь «красные»!
- Что вы, что вы, зачем?! - запротестовал доктор. - Это лишнее! - Но, кажется, втайне он был доволен.