- Вы интеллигент, Сан Саныч, - меж тем продолжал Одинцов. - В нашем отечестве привыкли высоко ценить это звание. А вы отказываетесь от первородства. Ломаете язык своих героев, подлаживаясь к плебейскому уровню сознания. Вы сами-то выше своих героев и своих пьес.
- Весьма сомнительный комплимент, чтобы не сказать двусмысленный.
- Да, да, вы правы, - заторопился Одинцов, - интеллигент в наше время проходит сложный путь.
- Позвольте вас спросить, ведь вы же военный. Хо рошо, военный инженер, и не стреляли. Но вы служите в Красной Армии и надеетесь, что вам не придется стрелять, драться? Зачем же вы здесь?
- Я поверил, что правда на вашей стороне.
- А сейчас не верите?
- Помилуйте, Сан Саныч... Впрочем, простите, меня зовут.
Никто его не звал. Саве вдруг ясно увидел - Одинцов жалеет, что разговор зашел так далеко. Боится. Даже возникло желание удержать его. Нет, не стоило, получилось бы вовсе глупо.
Настроение окончательно испортилось. С пристрастием допрашивал себя: не оскорбленное ли авторское самолюбие побудило его так говорить с Одинцовым? В любом случае не нужно было обострять отношений. И в политотделе наставляли: сохраняй спокойствие, не дергай понапрасну спецов, чтобы максимально использовать их знания и опыт на благо Красной Армии... Но не впервые он слышит снисходительные и ханжеские поучения от людей, которые считают себя интеллигентами, а по сути своей равнодушны к народу. Им ведь не объяснишь, в каких борениях с самим собой давалась ему эта народная литература, не приносившая ни славы, ни денег, литература, за которую он в конце концов заплатил тюрьмой. Разве им расскажешь, сколько раз демон-искуситель, то в образе дядюшки Христофора, который, расставшись с Варварой Александровной, люто возненавидел все, что хоть отдаленно напоминало ему толстовскую народную литературу, то в образе Сашеньки Патваканова, оголтелого поклонника модерна, сколько раз демон-искуситель подступался к нему: «Брось заниматься глупостями, ты опоздал, ты отстал от века, твоя народная литература никого больше не тревожит. Пиши скорее символистскую драму, и тебе будут рукоплескать». По молодости лет он однажды ответил дядюшке и кузену, что именно свою литературу считает самой наиновейшей, что за ней будущее! Боже, как они хохотали! Ничего они не понимали, и в сторону от моды ни на шаг. Так и этот, Одинцов. Он и эстет, он же готов непротивленцем себя выказать, подполковник, всю жизнь прослуживший в армии. Ни одной своей мысли, в итоге чувствуется фальшь. Пьеса лишь повод, выход затаенной неприязни. Но что если неприязнь имеет характер не личный. Классовый. Это не означает еще, что Одинцов обязательно враг. Но и не друг. Быть может, пошел служить Советской власти, потому что не было другого выхода, а теперь раскаивается? Или сознательно ведет двойную игру? Тогда - все-таки враг, и под самым носом?! А то боится, что свои не простят сотрудничества с красными...
От этих мыслей его отвлекло появление Лапинера, который принес из редакции свежий, только что отпечатанный экземпляр завтрашней «Сохи и молота». Александр пробежал глазами номер. Ничего особенно интересного. Затишье. Статья Бутова о новом урожае, урожай средний, но и его не взять. Военком созывает бывших спортсменов. Обещает их не мобилизовать, а лишь использовать в великом деле оздоровления народных масс. Какие в Ельце спортсмены? Надо спросить у доктора. Что еще? Срочные меры по заготовке дров. Постановление елецкого уисполкома о выселении из имений помещиков, не обрабатывающих землю своим трудом. Регистрация сапожников и шорников...
Белые петербургские ночи двенадцатого года. И они с Лелей ждут в типографии выхода первых номеров «Правды». Они помогают развозить часть тиража непосредственно по районным организациям. Александру кажется, что мир переворачивается, еще бы, ты видишь своими глазами, как вылетает из печатной машины газета, такая газета! И любимая женщина рядом, вы вместе работаете во имя святого дела Революции... А что было, когда ему дали, еще в верстке, его стихотворение «Равноправие», которое приняла к печати «Правда»?! Леля потом уверяла, что он плясал среди наборных касс. Это конечно неправда, он плясал у себя на квартире.
- Мы договорились в редакции поместить заметку о чтении пьесы, - сказал Лапинер.
- Нет, я против, - замотал головой Александр. - Неудобно.
- Зря вы скромничаете. Мне пьеса понравилась, - насупился Лапинер. - Знаете ли, мой отец детский врач, в Ельце известный. Наша семья давно дружит- с Иваном Алексеевичем Буниным, писателем, почетным академиком. Он превосходно пишет, знает и здешнюю крестьянскую жизнь, и язык. Мы воспитывались на его творчестве. Но Бунин - это вчерашний день. Он сейчас, говорят, в Одессе. А за вами, Воронов-Вронский справедливо заметил, будущее.