Александр спросил:
- Екатерина воспитывалась под влиянием Владимира Глебовича Малова?
- Мой муж не глуп, хотя фантазер, мечтатель. Они с Екатериной вечно сказки сочиняли, в бирюльки играли. Как он будет президентом, как они принимают английского посла и алжирского бея, Катька в лиловом бархате, в соболях. Отсюда и тяга к поместью. Ах, статуи, аллеи, лакеи, титулованные особы, английские послы скоро все туда пожалуют... Мечты красивее реальности, поэтому из настоящей Японии она убежала, а игрушечную Иокогаму в Ельце построила. Точно как Владимир Глебович свою республику. Да, его фантазии имели воздействие на окружающих. Не только она, сумасбродка, не только земство наше его слушало, но даже сам Силантьев! Он и его обольщал своими словесами. А Григорий Никитич в облаках не витал, на земле двумя ногами стоял.
- Наверно, Силантьев знал цену фантазиям Владимира Глебовича. Чем же так привлекала его идея республики?
Собеседница была задета за живое.
- Он любил эту землю, этот город.
- И тем не менее вы с ним собирались уехать за границу.
Она рассердилась.
- Во-первых, я никогда не собиралась бежать отсюда. Во-вторых, не собиралась бежать с ним! Да, жалела его, он был очень потерянный последнее время,, но я его не простила.
- Елизавета, как ты можешь! - воскликнула Салопова.
А почему комиссар решил, что она собиралась уехать с Силантьевым? Рекомендательное письмо, кому? Нансену, писанное Орловой. Какая дичь, зачем бы Силантьеву такое письмо. У него достаточно адресатов помимо Нансена, он торговал с Англией, Данией, даже с Америкой, с братьями Джонатан. Странно и неожиданно. Она ничего не знала о письме, кто захотел устроить ее дела? Малов? Но он-то знал, сколь обширны силантьевские связи с заграницей. Да и в его ли это характере. Он ценил шутки более возвышенные или непосредственные.
Елизавета вспомнила, что зимою этого года Воронов-Вронский предлагал ей заняться делами Международного Красного Креста. Поехать в Европу, поставить перед образующейся Лигой наций, которой Нансен был энтузиастом, вопрос о помощи несчастным, гибнущим в России. Начать переговоры и о создании своего рода нейтральной территории в центре России, то есть в Ельце. В феврале готовилась мирная конференция на Принцевых островах. Воронов-Вронский настаивал, чтобы она поехала туда - заявить о Елецкой республике. Она не придавала этому значения.
- Почему?
- Потому что их время кончилось.
- Чье?
- И Малова, и Воронова-Вронского... и Силантьева... и мое.
Не вполне ясная история. Силантьев, действительно, вряд ли нуждался в рекомендательных письмах. Но письмо существовало, и Воронов-Вронский уговаривал Елизавету отправиться к Нансену и на Принцевы острова, и вывод напрашивался один: Воронову-Вронскому требовалось выманить Силантьева за границу и он рассчитывал, что тот не устоит перед возможностью поехать вместе с Елизаветой. По всей вероятности, Силантьев чем-то мешал здесь, но мог быть полезен там.
Эти события совершались в феврале. А в марте - апреле, по свидетельству Орловой, у Силантьева наступил кризис. Как будто все сходится, но что реально стряслось тогда? Что теперь в доме доктора Граве? Что переломилось в самой Елизавете? У нее вид индейца на тропе войны. Она разоткровенничалась не случайно. Что-то тоже хотела выяснить, проверить.
В конце концов- она не выдержала:
- Отчим признался мне, что вы показывали ему письмо шантажиста, адресованное Силантьеву.
Две недели, значит, крепился доктор.
- Силантьев вам его не читал, - определил Александр. - Зачем вам оно? Вы надеетесь узнать почерк? Найти намек...
- Быть может.
- И что тогда? Она не ответила.
Когда Елизавета ушла, Мария сказала:
- Не думаю, чтобы Воронов-Вронский приехал в Елец только потому, что уповал на поддержку Силантьева. Он ведь всегда был влюблен в Елизавету. Она к людям неплохо относится, сердечно, но влюбленных в нее мужчин не замечает. А Воронов-Вронский всю жизнь доказывал ей, что первый он, не Силантьев. И на фронт, чтобы отличиться, и театральную славу снискать, и репутацию донжуана - все перепробовал. Для Елизаветы жизнь утратила всякий смысл, когда Григория Никитича убили. А Воронов-Вронский все хочет перед ней на белом коне проскакать, все на что-то надеется.
Восемнадцатого августа штаб фронта передал депешу: Мамонтов в Тамбове.
Часов около девяти вечера Вермишева отыскал по телефону старый друг и соратник по подполью Саркис Лукашин, сейчас работавший в политотделе фронта. Александр бросился на вокзал - Саркис не знал, надолго ли поезд застрял в Ельце.