В Лондоне и ставке Деникина тоже ничего не понимали и все более склонялись к мнению, что вся беда в посредниках. Ненадежны.
Меж тем Деникин уже вторгся на Украину. Оба авантюриста нервничали. Богатство уплывало. Силантьев сделался непохож сам на себя или же искусно и коварно вел двойную игру.
В конце марта Елец навестил, тайно пробираясь в Москву, сам Хартулари, начальник деникинской разведки (ехал на заседание контрреволюционного подпольного ((Тактического центра»). Воронов-Вронский свел его с Силантьевым. Встреча также окончилась ничем. Силантьев и Хартулари послал ко всем чертям. Тот был оскорблен. По его мнению, Силантьев спятил и опасен, может выдать организацию чекистам. А те ему за такой патриотический поступок скостят прошлые грехи. Как бы то ни было, дела с Силантьевым немедленно прекратить. При первом удобном случае Силантьева убрать.
Нет, на это Воронов-Вронский решиться не мог. В то, что Силантьев выдаст его ЧК, он не верил. Сотрудничать с большевиками этот елецкий капиталист не стал бы ни при каких обстоятельствах, тем более негласно. Да и как идти на уголовное дело ему, Воронову-Вронскому, режиссеру, философу театра? Организация - да! Авантюра - прекрасно! Но начинать новую жизнь с вульгарного убийства, да еще с убийства человека, перед которым ты, как ни крути, всегда испытывал нечто вроде комплекса неполноценности, не хотелось бы.
Воронов-Вронский метался, не зная, на что решиться.
Прочие члены организации почуяли неладное. От них явно скрывали что-то очень важное, и никакими конспиративными соображениями оправдать это сокрытие было нельзя.
Бывшие офицеры с пехотных курсов и Одинцов, недавно переведенные в Елец, которые уже выразили согласие вступить в военную секцию организации, теперь пошли на попятный. Заколебались и горожане, уже зачисленные Вороновым-Вронским в разряд созревших для активной работы. Проклятые мещане, хозяйчики! Воронов-Вронский подозревал, что кто-то из них обращался к Силантьеву и тот посоветовал не связываться. Вдобавок и Костин, предпочитая синицу в руках журавлю в небе, очертя голову ринулся в свои хлебные спекуляции, которые несомненно грозили провалом. Поляков уже смотрел на него косо и собирался провести ревизию кооператорской отчетности. Верный человек из упродкома предупредил Костина, но тот голосу разума не внял, надеясь до ревизии и подхода белых наворовать столько, чтобы потом сразу открыть собственное дело. У Воронова-Вронского не оставалось даже такого утешения. Кем будет он, когда придут белые? Неудавшийся глава несуществующей организации, много наобещавший и позорно мало исполнивший? Да его, скорее всего, выгонят даже из театра, когда узнают, что он ставил при красных революционные пьесы! Придут белые... А если ЧК обнаружит организацию раньше? И вообразить страшно. Они ведь не посмотрят, существовала она в реальности или была фикцией. Расстреляют за одно намерение. Воронов-Вронский все чаще думал о бегстве. Но куда бежать?
Когда Тихон обратился к нему с просьбой дать взаймы денег, дескать, понтерское счастье от него отвернулось, Воронов-Вронский испугался смертельно. Незнакомый тип, вероятно, психованный, быть может, вор. Это конечно же провокация или шантаж. Кто-то пронюхал про деникинские деньги, кем-то этот человек подослан. Либо чекистами, либо уголовниками. Но ни тем, ни другим не докажешь, что и денег-то уже нет, для поднятия духа они были розданы членам организации, с деньгами Воронов-Вронский обращаться не умел. Нет, эти люди не отстанут. Надо исчезнуть. Загримироваться и исчезнуть...
Тихон не отставал, ждал Воронова-Вронского на улице, караулил в театре. Однако при этом был так почтителен, так неподдельно восхищался талантами «замечательного человека», так трогательно ухаживал за Катей, что Воронов-Вронский понемногу начал успокаиваться. Все-таки режиссерский глаз у него был - не походило поведение этого дурня на любительское актерство, фальши не замечалось, просто немного тронутый и деньги, видно, нужны до крайности.
Катя, которую забавлял странный поклонник, и придумала: а почему бы не отправить Тихона к Силантьеву? Об организации она ничего толком не знала, об английских делах тоже, но - вот женская интуиция - пусть помучается, понервничает Силантьев. Вышибить его из колеи -- авось станет сговорчивее. И Воронов-Вронский мгновенно ожил. Впереди снова забрезжил свет, снова он получал некоторый шанс.