Угольные платформы с бревенчатым накатом и прорезями пулеметных бойниц, открытые платформы с испытанными в боях трехдюймовками, маленьким начищенным до полного блеска паровозом. Он пойдет в бой, защищенный не бронею, а нервами машиниста, его верой, его выносливостью. Я видел не раз, как сражаются, как дерутся такие паровозы...
А вот, представь дальше, паровоз, одетый в толстые стальные листы. Это невероятное дело сделано руками рабочих железнодорожных мастерских. За ним уже не угольные платформы, а вращающиеся башни шести- и восьмидюймовок,
Я сказал - торжествует жизнь. И это так. Это сразу видно по развешанным для сушки портянкам, красноармейскому выстиранному белью, по дымку из теплушек, по движению людей у вагонов. Вот уже и гармонь заиграла. Моется красноармеец, подставляя руки под струю. Вода льется из котелка, который держит товарищ. Он торопит, хохочет, на гармонь поглядывает. Торопись мыться, а не то он выльет тебе всю воду за шиворот!
Бронепоезда стоят на запасных путях, это мир. Настороженный, неуверенный, готовый к бою по первому зову. Но все равно - сбывшиеся надежды, оправданные жертвы и страдания и собственная твоя молодая жизнь, отданная революции без остатка.
Лозунг висит на двух палках, по красной материи огромными белыми буквами: «Мы есть мы будем». Знаков препинания мы не любили.
Так выглядели железнодорожные станции гражданской войны. Вокзалы описаны в литературе десятки, сотни раз. Что я могу добавить? Представь все иконы всех церквей, оживи их, заверни в лохмотья, посади, положи на каменный пол в остром запахе карболки и сулемы - умирать? выживать? Сколько раз застывал я перед исхудавшим ребенком, перед старухой, шепчущей: «Отче наш, да святится имя Твое», отдавал свою пайку ржаного хлеба, со щепочками сосновыми или березовыми, а вернее, с плохо смолотой соломой,, две воблы, кусок сахару. Только махорку оставлял себе - не мог не курить - и бежал в теплушку, прижимая к боку тяжелый «Смит-Вессон», оттягивающий ремень. К ремню подвешены французские гранаты - вооружен на славу. А мне семнадцать лет...
Наш эшелон прибыл в Елец из Грязей, и там же на станции состоялся митинг. Речи. На разных языках: в составе нашего эшелона были представители нескольких национальностей.
Мы очень старались иметь подтянутый бравый вид. Аккуратность, воинская выправка, уважение к своему мундиру. А лапти, тулупы, бабьи кофты, босые ноги, да, так бывало, это правда, особенно поначалу. Одеть, обуть революционную армию после многих лет войны не так-то просто. Я научился мерзнуть, стучать зубами от холода и сырости, но фасон держал. Да и не фасон вовсе! А внешний вид красного бойца. Мы приняли на вооружение иглу и нитку, стали высмеивать небрежность левых элементов, остро, колюче, как тогда умели. Учились аккуратности и даже лоску старых офицеров, поняв, что таков заказ революции.
Речи не переводили, но это было и не нужно, мы знали, о чем говорят бойцы-ораторы. А потом предложили мне выступать на русском языке. Я совсем не умел выступать и очень робел, хотя мадьяры, чехи, китайцы, возникавшие в ночной темноте елецкие красноармейцы и штатские вызывали во мне чувство радости, гордости, счастья. Чувства, которые выразить словами, неумелыми и нескладными, казалось мне преступлением.
Я поднялся на что-то, служившее нам трибуной, и вместо речи стал читать стихи. Я читал стихотворение «Трубадур». Подходило ли оно к тому моменту, той ночи перед боем? К чему этот вопрос. Других я не знал. Да они еще и не были созданы поэтами революции...
Когда я читал, голосом, уже ставшим уверенным и громким, я ощущал, что если не слова, то настроение, которое владело мною, дошло до сердца моих товарищей. Меня слушали так же внимательно, как слушал и вникал я сам в незнакомую речь каждого, кто выступал до меня.
Потом на митинге выступали штатские, коммунисты Ельца. А под конец на трибуну поднялся стройный черноусый комиссар, молодой, с седыми висками. Он сказал, что Мамонтов - авантюрист, что будем защищать город, спасать хлеб революции, и прочитал стихи. Я потом узнал, что это были его собственные стихи. Завтра ему предстояло погибнуть от рук мамонтовцев.
Какие он прочитал стихи? Мне кажется, там была строка: «И победим - теперь иль никогда».
Он прочитал «Присягу красноармейца».
Тебе, народ, твоей державной воле
Народных дум исполненный совет,
Отдать себя в борьбе с людской неволей
Даю торжественно Великий мой обет.