— А за сколько до тебя дойдёт? Или ты через месяц мне снова заявишь: «ну я же пиво не бухал»? А может уже и бухнёшь? Это же не водка! И спайсы можно попробовать, да? Это же не герыч!!!
Он закатывает глаза, фыркает. Я и сам знаю, что меня понесло, но сдержаться не в состоянии. Нет, вы его слышали?!
— Ну закрой меня на год, я не знаю, — растягивая слова, лениво сообщает он, прекрасно понимая, что я этого точно не сделаю.
— Меня бы уже так ремнём выдрали — неделю бы не сел, — выплёвываю я и сам пугаюсь того, что говорю.
Макс тоже пугается. Ловит мой взгляд, чтобы понять насколько я серьёзен. Белеет. И вдруг срывается с места. Хлопает дверь.
— Да я не это имел в виду! — кричу я, подскакивая следом за ним.
На удивление он не закрылся у себя, а залетел в нашу с женой спальню. Я обнаруживаю его судорожно вытягивающим ремень из моих джинсов, висящих на спинке стула.
— Макс, ты что делаешь?
— Не хочу слушать твою нудятину. И дома сидеть не хочу. Так что на, держи, — он наконец справляется с ремнём и протягивает его мне.
— Если ты меня сейчас пытаешься на понт взять, то я бы тебе не советовал, — я звучу настолько сурово, что самому жутко становится.
— Я серьёзно, пап, — его голос слегка дрожит, но смотрит он с вызовом. — Лучше я буду орать, чем ты.
Он не знает, что это такое. Не имеет ни малейшего представления. Ну ладно. Один раз. Чтобы начал ценить мою «нудятину» и вполне мягкие и справедливые наказания. Второй раз за день радуюсь тому, что у нас частный дом…
— Иди в свою комнату, расстилай постель. Я сейчас приду.
Я набираю стакан воды для него, сам быстро умываюсь холодной, пытаясь привести себя в чувства. Сейчас главное не психовать, не злиться, не терять контроль. Замираю в коридоре у зеркала. Долго смотрю на себя, мысленно выделяя все отцовские черты. Ладно, Миша, у тебя с сыном совсем другие отношения. И они не испортятся. Даже, если ты один раз отходишь его ремнём по заднице. Тем более, что он буквально напросился.
Поехали.
***
Он сидит на кровати, зажимая сложенные вместе ладони коленями. Маленький без своей огромной байки. Взъерошенный. Уязвимый.
— Снимай всё, — сообщаю я.
Он краснеет и смотрит на меня недоверчиво.
— Всё значит всё, Макс. Живее.
Его колотит. Уж извините: ни уговаривать, ни успокаивать не буду. За что боролись, на то и напоролись. Сам предложил. Он кое-как управляется с футболкой, с ширинкой джинсов, даже носки у него не получается снять с первого раза. На трусах окончательно застревает. Снова смотрит на меня.
— Ну в бассейне же ты как-то раздеваешься.
Аргумент срабатывает. Он решительно стягивает последний элемент одежды и поворачивается ко мне спиной. Я подхожу ближе, беру подушку и кладу на середину кровати.
— Ложись на живот, подушка должна быть под бёдрами.
Он выполняет все приказы, хотя тело слушается плохо. Страшно, сынок, я в курсе. Но ты пока не знаешь, чего именно боишься. И это хорошо. Потому что знал бы — боялся бы в сто раз больше. Здесь поговорка «у страха глаза велики» не работает. Скорее наоборот.
— Постарайся сильно не крутиться, — тихо прошу я.
Он молча утыкается в сложенные предплечья. Я замахиваюсь и на выдохе первый раз опускаю руку.
— Ау! — он подскакивает и орёт.
Садится на кровати, поджимая под себя ноги, зло смотрит на меня. Я молчу и жду. Отступать нам обоим некуда. Раз уж мы как-то в эту точку пришли — надо её пройти. Он тоже что-то подобное понимает, кажется. Опускается обратно, вцепляется в матрас пальцами.
Надо быстрее с этим заканчивать. Он вскрикивает после каждого удара, первое время пытается прикрыться ладонями, но раз получает по запястьям и убирает руки под себя.
— Пап, я всё понял! Ау! Хватит! Ай! Пожалуйста!
Да уж конечно. Понял он. Задница слегка розовая только, с еле уловимыми росчерками-полосами. Только до десятки дошли… Нет уж, так просто не отделаешься.
Я быстро нахожу нужный ритм и ремень начинает опускаться с выверенным интервалом. Он успевает только вскрикнуть и слегка вскинуть задницу, но на мольбы или ёрзания ему просто не хватает времени. Он закусывает кулак и протяжно ноет — орал бы, если бы не закусил. Вообще он не так уж плохо держится. Для первого раза даже очень неплохо. А второго раза не будет.
Завывания постепенно превращаются в откровенный рёв. Он беспомощно лупит ногами по матрасу, крутит задницей, дрожит, но не пытается избежать ударов. Чему-чему, а ответственности за свои решения я его научил. Сейчас вот ещё научу не шляться по ночам чёрт знает где — и будет золотой ребёнок.
Задница приобретает оттенок чуть недозрелого помидора, красновато-розовый. Я останавливаюсь на тридцатом ударе, потому что он уже захлебывается слезами.
— Я больше не буду-у-у-у, — как-то совсем по-детски рыдает в матрас он.
Я устало сажусь рядом с ним. Не успокаиваю, не пытаюсь поговорить. Ему сейчас это не нужно. Ему нужно хорошенько прореветься. Слушаю его рыдания, которые постепенно сменяются на всхлипы. Всхлипы в свою очередь сменяются размеренным сопением. Он засыпает. И только тогда я встаю и выхожу из комнаты.
***
Мы не разговариваем три дня — до возвращения Тани из командировки. Ну, здороваемся, конечно, желаем друг-другу приятного аппетита и спокойной ночи. Всё на этом. Вечера он проводит у друга Дениса и возвращается за полчаса до одиннадцати. Я уже начинаю думать, что мои худшие опасения превращаются в реальность. И не очень понимаю, как это исправить. Но моя прекрасная жена как всегда приходит мне на помощь.
«Он не злится на тебя, Миш, он просто не понимает, где новые границы. Можно сказать, он боится. Иди и покажи ему, что ты всё ещё тот отец, которого он знает».
Он смотрит какой-то фильмец. Вроде, боевик. Лежит на кровати на животе, поставив ноутбук на подушку, подбородком упирается в сжатые кулаки. Ну не может же быть, чтобы до сих пор не прошло…
— Как ты? — тихо интересуюсь я, аккуратно вытягивая из его уха один наушник.
— Нормально, — перекатывается на спину.
Вроде не морщится. Да сто раз там всё прошло уже. Ему так просто удобнее лежать было.