Но Федунов будто и не заметил резкости, выбрался из-за стола и тоже двинулся к выходу, по дороге спрашивая:
- Надеюсь, и не мотоцикл?
И тут же засмеялся и, кажется, впервые в присутствии Виктора сказал с неофициальной интонацией:
- А впрочем, почему бы и не мотоцикл? Был у меня "ижак", помнишь, Егорыч?
- Железный конь прораба пятилетки,- Маркин протянул руку, прощаясь. Провожать не надо?
- Себя до койки донеси,-- подмигнул Федунов и, попрощавшись, вышел.
А в машине вновь спросил "кабинетным" тоном:
- Что, так и будем на царя-батюшку уповать?
- Это здесь при чем?- без эмоций спросил Виктор.
- Ну как же. "Наверху" разберутся, укажут, заставят, в угол поставят... Или еще куда.
- Так систему построили. Сверху управление, снизу подчинение.
Ехали медленно. Те самые полчаса, когда солнце уже зашло и заря угасает, а рукотворный свет еще не залил улицы. Да и транспорта порядком, того и гляди...
- А раз "построили", раз все вертитесь, как подсолнухи, так в чем проблема? Сверху же все делалось как надо, с самыми лучшими побуждениями.
- Кому - как надо? И насчет побуждений...
На лицо Виктора в этот момент лучше было не смотреть. Федунов и не смотрел, даже не поворачивал головы. Только бросил полувопрос, полуутверждение:
- Не веришь ты в успех своей затеи. А в "инстанции" веришь.
-Затеи?- поинтересовался Виктор.- Что вы имеете в виду?
- Чтобы снизу, своими силами остановить...
- Смотря что,- сказал Виктор,- я, правда, и не надеялся, но так получилось: по крайней мере, теперь сделаю по закону.
- Вы так полагаете? А если завтра тот же Лаптев вызовет наряд милиции и ваших "пикетчиков" продержат недельки две за нарушение общественного порядка? А с вами еще проще: хищение служебного имущества, а если отдадите и покаетесь - так за одни сегодняшние разговоры можно вполне по статье закатать. Нет?
- Можно,- подтвердил Виктор. И добавил: - А все равно я прав. Наверное, только слишком понадеялся на... - он хотел сказать "вас", но счел за благо помолчать.
- Прав, что возмутился... Если все так, как я понимаю. А в остальном... Вы что думаете, мне и в самом деле недосуг позвонить, указать, вызвать "на ковер" и от этого, например, кладбища отступиться, как от неопалимой купины? А вы знаете, сколько по области кладбищ? Сколько всяких там исторических зданий и памятных мест? А сколько школ в позорном состоянии? Сколько клубов хуже курятников? А сколько людей живет не по-людски, а стоимость одного ското-места сейчас вздулась больше, чем за кооператив?
- Да не об этом я... - начал Виктор, но Федунов перебил:
- Все одна цепочка. Кто должен услеживать? Вы что, дети малые, неразумные? Дебилы со справкой о недееспособности? Вы-то сами почему терпите? Сколько можно "уповать"? Нет, вам даже в голову не приходит ничего большего, чем допроситься о подмоге... и по какому поводу? Чтобы соблюдались наши собственные правила... А уж о том, чтобы задуматься: а надо ли вообще сейчас ликвидировать кладбища, так, наверное, и.не успели... Во всяком случае, по вашему горячему монологу я этого не понял.
- Что теперь об этом говорить? Дело сделано...- и спросил, выруливая на проспект: - Вам куда?
- На Жуковского. Дом специалистов знаете?
- Да,- подтвердил Виктор.
- А я принципиально не буду вмешиваться, - вдруг сказал Федунов.Пусть это будет на вашей совести. И оставшаяся часть кладбища, и то, что построят... Танцплощадку, да? Очень красиво...
- Не будет там танцплощадки, - упрямо пообещал Виктор.
Светофор перемигнул, и машина свернула на перекрестке. И почти в это же время ослепительно вспыхнули ртутные лампы на уличных фонарях.
- Могила праведника - достояние народа,- отозвался Федунов, когда "Москвичек" остановился возле дома.- Не я сказал - Пушкин. А нет могил нет и достояния. Так?
- Я вас не понимаю... Вас, а не Пушкина.
- Жаль,- сказал Федунов.- Не так трудно понять. Если вы допускаете, что раз по инструкции, по решению какой-то конторы все правильно, если вы над самим решением не задумались...
- Задумался.
- Один? А остальные? Остальные допустили, что так и надо, препятствуют только совсем непотребным действиям. Опять допустили, что сверху виднее, что сверху поправят, если что не так. А головы-то у вас точно такие же, может быть, и лучше, чем у других. Что есть соображения выше, чем вы себе представить можете? И что это за соображения, если всем против самих себя надо идти, против своего же достояния? Пятеро сегодня вышло - а где остальные? У доброй четверти города здесь предки лежали - и где все? Почему промолчали? Почему не встали рядом, не исправили, если ошибка вышла? Их-то совесть где? Закончится снос, построят здесь танцплощадки, спортплощадки, и все. Опять все покатится как прежде,- а катиться уже некуда, правильно ты у Хорькова орал...
Федунов приоткрыл дверцу, но не вышел, будто ждал чего-то. И Кочергин сказал:
- Но с чего-то начинать все равно надо.
- Надо, - сказал Федунов.- Но не с жалобы и не с партизанских действий. У тебя совесть заговорила - пусть и у остальных заговорит.
Сказал - и вышел из машины.
Глава 25
Улицы пустели.
Бессонная ночь, день, перегруженный потрясениями, событиями и разговорами, налили все тело болью и тяжестью. Глаза жгло.
- Я проиграл,- пожаловался Виктор комиссару Белову, едва различимому на заднем сиденье. Пожаловался своей совести, главной ее части. Тому, что приближалось много лет и вот, в эти короткие стремительные дни и ночи, обрело такой облик.
- Ну ты даешь!- возмутился Василий Андреевич.- Ничего ты не проиграл.
- А что выиграл?
- Дело выиграл,- со смаком выговорил Белов.
- Какое дело....- Виктор еще сбавил ход,- все равно не будет старого кладбища...
- Ничего. И на новое придут люди... Когда мы им понадобимся по-настоящему. А пока - пока...
- Что?
- Да прав этот обкомовский. Разучились по-настоящему думать, по-настоящему чувствовать. И то сказать - сколько били, сколько от самостоятельности отучали, что мозги полуребячьи... Но ничего. Никуда не денешься. Дети взрослеют, если их не убьют молодыми. А этого...
- Там, у вас, сведения точные?-как мог быстро спросил Виктор.
- Я бы тебе объяснил,- посетовал Белов,- да вот не положено... И слишком долго объяснять. А вот чувствуешь ты и так правильно.
- Толку-то...- сказал сам себе Виктор.
- Не поставь ты все вс^т так, резко, на карту - никто бы не шелохнулся. А так - есть дело. Есть начало.
Виктор помолчал, кусая губы, чтобы не заснуть за рулем.
- А теперь давай прощаться. Мне пора. Как знать, может, не скоро... сказал Белов, и Виктору показалось, что случилось невозможное: голос комиссара дрогнул.
- Куда ты,- зачем-то спросил Кочергин.
- Куда-куда... Сейчас - к выборным... А там и на Солонцы. С новой компанией знакомиться...
- Может, я что-то еще могу?
Виктор почувствовал, что Василий Андреевич улыбнулся. И, кажется, сказал:
- Сирень мне посади на Солонцах. Белую. Очень люблю, понимаешь... А ты у меня один остался.
Тихо-тихо Виктор проехал еще сто метров, зарулил во двор и, едва выключив зажигание, бессильно повис на баранке.
В ту же секунду он уснул и провалился в бездну, и все глубже и глубже погружался в страшное, никогда не испытанное одиночество, в котором нет и никогда не будет глаз, и рук, и волос дорогой, единственной, истинного смысла бытия...
- Папа, ты спишь, что ли?- спросила Наташа.
- Да,- прошептал Виктор, не двигаясь,- чуть-чуть...
- Ну так давай пойдем в дом...
- А если не сплю?- спросил Виктор Кочергин, поднимая голову.