— Представил, — кивнул я, — а отец этого музыканта не был ли бандитом?
— Свободным предпринимателем, — назидательным тоном поправил меня этот мафиози, — отец его отца работал в этой области.
Свободным, очевидно, и от законов. Но, как вежливый слушатель, поправлять я не стал.
— А прадед? — вежливый слушатель задаёт уточняющие вопросы.
— Прадед был золотарём. — Отрезал он. — Но, возвращаясь к истории, музыкант пообещал всем, кто следует за ним, что они достигнут настоящих высот. Молодой был. Малоопытный.
Итидзё поморщился, показав ещё одну эмоцию, столь же отмеренную и явно поставленную в лучшей школе актёрского мастерства. Тонкие пальцы отбарабанили неторопливый ритм по колену. И продолжил:
— Но вот ведь проблема, — чуть склонившись, он отправил лёгким движением карточку по столику, так что она, как карта от лучшего крупье, замерла у самого края, — те, кто уже успел зарегистрировать свои оркестры ранее, за сотни лет до него, не пустят в свой круг просто так.
— А самый главный музыкант?
— Он может, но для этого ему потребуется преподнести действительно гениальное произведение.
Хм-м, говоря прямо — подвиг. Да, многие семьи, в нынешнее время являющиеся аристократами в неисчислимых поколениях, начинали как бандиты или наёмники. Что здесь, на островах, что там, в далёких землях. Оказывая услуги самым главным бандитам, совершая подвиги, или принося великие дары, они получали своеобразную легализацию своей бандитской деятельности и в дальнейшем цепко следили за тем, чтобы проводить насилие на подотчётной территории могли только они. Со временем превращаясь в своеобразные столпы — опору государства. Интересно бы почитать историю, дабы понять, почему они не выродились в прихлебателей пользующихся лишь своими правами и избегая обязанностей.
Делаем очевидный вывод, что этот цивилизованный грабитель с большой дороги, якудза замаскированный, ищет легализации. И не своей деятельности, которая, полагаю, у него давно уже вьётся в сферах фабрик-машин-пароходов, а в неких благах, полагающихся за верную службу государству. Может его давят более влиятельные конкуренты? Или дело действительно в обещании. Но! Но тот, кто возьмёт этих товарищей под своё крыло, будет нести полную ответственность за их деятельность. И кому нужны такие проблемы? Полагаю, что не мне.
— Я ожидал большей сообразительности от наследника одной из семей, — отстранённо заметил он, — но я рад, что не пришлось тратить слишком много времени на пояснение деталей. В любом случае, этот разговор не имеет смысла ближайшие два года.
Интересно, почему я? Вот этот вопрос было бы неплохо прояснить.
Видимо, меня опять поняли без слов, так как мужчина вновь встал, с лёгким вздохом, призванным показать насколько он устал от мира, в котором всё приходится разъяснять лично, и взял с полки книгу. Скорее даже не книгу, а замаскированный под неё журнал. После чего протянул мне.
В данном журнале заполнены были от силы страниц десять. Крупными фотографиями с небольшими вырезками из газет или распечатанными данными из каких-то баз данных. И большинство фамилий под фотографиями я узнал. Это были те семьи, что прекратили служение императору, но могли претендовать на возвращение своего величия. Часть фотографий с молодыми мужчинами или подростками были перечёркнуты и ниже, обычно, была подклеена статья об обстоятельствах гибели. На остальных же были изображены пожилые женщины или совсем юные девочки. В определённой степени понятно, почему выбор был остановлен на мне. С другой стороны… я понимаю, что особи женского пола здесь близки к понятию "расходный материал", особенно в среде всяких там приближённых к шестнадцати лепесткам, но отдавать свою дочь какому-то… чуждому молодому человеку ради обещания данного своим друзьям.
— Прежде чем обвинить меня в чёрствости по отношению к моей дочери, — он переплёл пальцы, уместив руки на коленях, — я бы советовал зайти в её комнату.
Воу, полегче. Кто знает, какие тайны я открою попав в скромную девчачью обитель! Одиннадцатый из заветов с горы Синай наверняка гласил — "не знай то, за что можешь лишиться жизни". Так что, в знак отсутствия заинтересованности, отрицательно помотал головой. Я, конечно, могу догадаться о чём-нибудь. И даже догадываюсь. Но право, иная действительность похуже самых суровых догадок. Я ничего не знаю, и знать не желаю!
Поскольку двенадцатый абсолютно точно заповедовал "знай своё место, сучка", я не рискнул сразу завершать разговор отказом связываться с местными гангста.