______________
* А.И.Герцен. Полн. собр. соч., т. X, Пг., 1919, стр. 400. (Разрядка моя. - М.Е.).
** А.И.Герцен. Полн. собр. соч., т. XV, Пг., 1920, стр. 220.
Полтора года спустя после встречи с Писемским, уже после выхода в свет "Взбаламученного моря", Герцен включил в свою статью "Ввоз нечистот в Лондон" маленькую сценку - "Подчиненный и Начальники", - в которой воспроизведена обстановка во время объяснения Писемского (Подчиненный) с Герценом и Огаревым (Начальники).
"Подчиненный. - Находясь проездом в здешних местах, счел обязанностью явиться к вашему превосходительству.
Начальник А. - Хорошо, братец. Да что-то про тебя ходят дурные слухи?
Подчиненный. - Невинен, ваше превосходительство, все канцелярская молодежь напакостила, а я перед вами, как перед богом, ни в чем-с.
Начальник В. - Вы не маленький, чтобы ссылаться на других. Ступайте..."*.
______________
* А.И.Герцен. Полн. собр. соч., т. XVI, стр. 556. (Разрядка моя. М.Е.).
В этом диалоге Начальник В., то есть Огарев, говорит Подчиненному "вы", а Начальник А., то есть Герцен, - "ты", причем подчеркнуто в тех же выражениях, что и в обращениях к фельетонисту "Северной пчелы".
В заключение этой пародийной главы, по-видимому, весьма точно было процитировано письмо Писемского к Герцену: "Одна из главнейших целей моей поездки в Лондон состояла в том, чтоб лично узнать вас, чтоб пожать руку человека, которого я так давно привык любить и уважать. Когда вы воротитесь? Пожалуйста, сообщите об этом N.N. (Огареву. - М.Е.), которого я имел счастье знать в R.R. (в России. - М.Е.).
Я прошу вас принять новое издание моих сочинений в знак глубокого... глубокого уважения к вам"*.
______________
* А.И.Герцен. Полн. собр. соч., т. XVI, стр. 556.
Едва ли можно усомниться в искренности этих строк. Но Писемский уважал, считал даже себя последователем не того Герцена, каким он был на самом деле. Познакомившись с издателями "Колокола", он, наконец, понял, что перед ним не либералы, возвещающие некий третий путь между революционной демократией и крепостнической реакцией, а соратники тех "молодых штурманов будущей бури", признанным вождем которых был Чернышевский. Писемский теперь имел возможность убедиться в том, что третьего пути не существует. Выбор возможен только между лагерем крепостников и лагерем революционеров.
После встречи с Герценом и Огаревым окончательно оформился замысел нового романа, в котором определилась его новая позиция в общественной борьбе. Это было "Взбаламученное море". Писемский работал над ним с лихорадочной поспешностью. К началу 1863 года роман был вчерне закончен, а в мартовской книжке катковского "Русского вестника" уже начато его печатание.
"Взбаламученное море" - это попытка подвести итог общественно-политического развития России почти за четверть века - с начала 40-х годов до 1862 года включительно.
В бурных событиях 60-х годов Писемский проглядел главное, а именно борьбу двух основных классов русского общества: революционного крестьянства и дворянства, всеми силами охранявшего свои "священные" права. Причиной страшной для него политической "сумятицы" 60-х годов Писемский считал все те же развившиеся до чрезвычайных размеров антинародные "сословные и частные" дворянские притязания, против которых пытался еще в николаевские времена бороться его герой Калинович. Главными "деятелями" либеральной суетни, которая так характерна для этой эпохи, были, по его мнению, падкие на моду дворяне вроде Бакланова. Писемский всячески подчеркивал, что этот центральный герой "Взбаламученного моря" - типичнейшая фигура "либерала" 60-х годов: "Он праздно вырос, недурно поучился, поступил по протекции на службу, благородно и лениво послужил, выгодно женился, совершенно не умел распоряжаться своими делами и больше мечтал как бы пошалить, порезвиться и поприятней провести время. Он представитель того разряда людей, которые до 55 года замирали от восторга в итальянской опере и считали, что это высшая точка человеческого назначения на земле, а потом сейчас же стали с увлечением и верой школьников читать потихоньку "Колокол". Из желания не отстать от моды эти люди охотно посещают социалиста Проскриптского и, будучи в душе крепостниками, "кричат и требуют в России фаланстерии". Вояжируя за границей, они, не зная, куда деваться от праздности и скуки, бывают, между прочим, и у Герцена.
Такие либеральные болтуны, в сущности, мало чем отличались от таких откровенных крепостников, как Иона Циник.
Эту пропитанную ядами паразитизма почву дворянского существования он в новом романе живописал с прежней силой убедительности. Но если раньше он судил дворянско-чиновничью среду главным образом как нравственно растленную, то теперь она ему казалась источником неисчислимых политических бедствий, угрожающих существованию всего общества. Он пытался уверить читателя, что большинство из тех, кто в той или иной мере непосредственно причастен к революционному движению, выросло на той же почве дворянского существования, то есть на почве, враждебной народу, которому совершенно чужды цели революционеров.
Писемский был убежден в том, что революционное движение ни в какой степени не связано с народным недовольством. При всем своем уважении к народу он не видел в нем созидательной политической силы. Народ, по его мнению, был носителем богатых природных задатков. Однако эти задатки, как он думал, могли развиваться лишь под благодетельным руководством попечительного монархического государства - единственной реальной и полезной силы, призванной к такому руководству. Вот почему всякий, кто покушается на устои государства, действует вопреки подлинным интересам народа. Эта глубоко ошибочная мысль и определяла отношение Писемского к революционерам. Образы этих людей в его новом романе представляют собой, по существу, пасквильные фигуры, сделанные но рецептам реакционера Каткова, размалеванные чучела, выставленные с единственной целью - напугать обывателя. Вор, вымогатель и провокатор Виктор Басардин; уверенные в своей безнаказанности сыновья миллионера-откупщика Галкина, забавляющиеся революцией, как опасной игрой; развращенный дворовый, ставший на путь грабежей и убийств, - таким пытался Писемский представить лагерь революционеров.
Самым главным их свойством Писемский считал полное отсутствие каких-нибудь самостоятельно продуманных идей. Как и либералы баклановского типа, они все будто бы только рабы моды, как правило, даже и возникающей-то не в самой России. Устами Варегина он утверждает, что "нет разницы между Ванюшею в "Бригадире", который, желая корчить из себя француза, беспрестанно говорит: "helas, c'est affreux!", - и нынешним каким-нибудь господином, болтающим о революции..."
В изображении Писемского не имеют здравых политических понятий даже те из участников революционного движения, которые искренне, как, например. Валерьян Сабакеев, желают добра своей стране и своему народу. Кто же, так сказать, персонально виноват в этих трагических заблуждениях молодежи?
Резонер Варегин, говоря об арестованных и осужденных, замечает: "Очень жаль этих господ в их положении, тем более, что, говоря откровенно, они плоть от плоти нашей, кость от костей наших. То, что мы делали крадучись, чему тихонько симпатизировали, они возвели в принцип, в систему; это наши собственные семена, только распустившиеся в букет". Во "Взбаламученном море" Писемский казнил и самого себя за свои былые либеральные увлечения; в образе Бакланова есть несомненные автобиографические черты.
Стало быть, никакого либерализма, никакой середины, полная верность правительству - таков политический итог романа. Образец в этом отношении ученый-разночинец Варегин.