Люди в квартире словно бы возникали из стен. В каждой комнате курили, ругались, плакали, недоумевали, опасливо оглядывались, умолкали. В коридорном закутке Водяной вновь увидел печальную женщину, которая, сама плача, пыталась утешить сгорбленного юнца - его уже явно встречал где-то Водяной... Но новые друзья вели его дальше, и наконец они вошли в полутемную комнату, где было тихо, но посредине стоял длинный черный ящик.
Гроб!
- Ничего, - успокоил других веселоглазый. - Ничего, мужики... Мы тихонько.
- Да, пусть он нас простит, - усмехнулся мрачнолицый. - За него, в конце концов, выпиваем.
Изморщиненный испуганно кивнул.
Они опять ели и пили, лица плавали в дыму и полусвете, их становилось все больше, словно люди со всей квартиры собрались сюда, и каждый нес сосуд, как будто посвятил вечер толкучке очередей. Водяной с изумлением разглядел на полу маленькую беленькую девочку, которая что-то строила из спичечных и папиросных коробков. Люди толклись туда-сюда, ее строение распадалось, девочка тихо вздыхала, убирала за ушки неровные светлые прядки и снова, снова ставила коробочку на коробочку.
Водяной приткнулся в углу диванчика, опасливо поглядывая на гроб. Впрочем, похоже, это соседство никому не мешало. Уже какой-то постноликий, с прилипшими ко лбу волосами, с вывертом щипал гитару. Его прокуренный хрип на какое-то мгновение заставил всех умолкнуть, но тут же о нем забыли, и певец горько пожаловался сидящему рядом Водяному:
- Вот так всегда! Позовут, а потом себя слушают. И опять, и опять зовут. Я на части рвусь, а надо это им? Кони пр-ри-вер-ред-ливыя... Нет мне покоя, знаешь ли, и в вечном покое!
От его темного стылого взора застыл и Водяной. Хриплогласый взял гитару под мышку и ушел.
Водяной посмотрел на пыльную лампочку и увидел в ее серединке дрожащую, белую от усталости спираль. Зарябило в глазах, он зажмурился, слушая сумятицу слов:
-... мировой... а вы... илы! Свой кар... вый дирек... рак! Все ду... Кроме нас... изм!.. соны прокля... Что, где, ког... А он ему: товаришч!.. илы... ильство... Пам... Но вчера!.. Продались, су... Народ?!. изм!.. ство...
Водяной уснул.
*
Сон его был быстр и страшен, словно наш герой нечаянно вбежал в чужую жизнь и тут же, ужаснувшись, из нее выскочил.
Ему снилось, что он - медведь, превращенный в человека, но превращенный не каким-нибудь чародейством, а как бы во врачебном кабинете, где с него была содрана шкура, его кости подпрямлены, осанка выровнена, лицо облагорожено. При этом Водяной знал, что где-то рядом превращают в человека другого медведя. Наконец он был одет в человеческое платье и отпущен на свободное житье. Житья во сне он не помнил. Он только ощущал, как в этом житье постепенно каменеет его гибкое лицо, деревенеет стройное тело, и вот, на непослушных ногах, он вернулся к врачам и, еле двигая костенеющими губами, взмолился вернуть ему прежний, звериный облик, ощущая, как неподвижность все крепче сковывает его. Странно, услышал он ответ, тот, другой, только что пришел в больницу с такой же просьбой!..
Водяной пробудился. Он сидел скорчившись, уткнувшись в жесткую спинку дивана, и с трудом мог разогнуть замлевшую шею. Губы и наяву еще какое-то время продолжали быть одеревеневшими.
Он осмотрелся. Людей в комнате сделалось еще больше! Беленькая девочка все строила свой теремок, сосредоточенно шевеля губами. Рядом с ней сидела Печальная и тихонько смахивала слезы.
Слова и дым оплели комнату сквозным прядевом, а рядом с собой, на диване, увидел Водяной тоненькую, чернобровую, с длинными, к вискам, черными глазами и косой черной челкой. Черноглазая отгоняла дым, звеня браслетами, и разговаривала с каким-то разомлевшим, и из этого разговора Водяной наконец-то понял, что в гробу лежит тот самый человек, который сегодня в его глазах свалился с мраморного саркофага на площади. Узнав, что лишается всех почестей, несчастный предпочел сам сойти со своего жизненного пути, чтобы спасти карьеру сына, а главное - уйти от укоров внука.
- Что же они теперь будут делать? - спросил Водяной Черноглазку.
Она закурила.
- И вы тоже задаете вопросы? - усмехнулась краешком губ.
- Что?
- Вот именно. Что? Что делать? Кем стать? Послушайте только!
Водяной послушал. Из мутных глаз, из влажных ртов и впрямь лилось одно и то же:
- Кто виноват?.. общество... илы... исты... Па!.. Куда идти?.. вперед!.. назад!.. Когда же придет настоящий день?..
- О, не могу, не могу! - сдавленно выкрикнула вдруг Черноглазка, уткнув растрепавшуюся голову в тонкие руки. - Не могу больше это слушать! Вселенский треп! Двадцать, двадцать пять лет друг друга спрашиваем, где выход!
Водяной посмотрел, где выход. Дверь была близко. Ему захотелось взять Черноглазку за серебряный звон браслетов и вывести в эту дверь, и найти овраг с источником...
А она опять мерцала на него глазами и тихо выпускала дымок слов:
- Мы свое время проговорили. Зато души сберегли. Нет, не все. Некоторые продались желудку. Теперь они заядлые срамословцы куда ветер дует. А мы самосохранились. А что дальше? Мы так тихо говорим, себе под нос. Страшно далеки мы от народа! Свои голоса пропели, прокурили...
И она негромко, хрипловато, но в то же время мягко, мягко - так, что у Водяного задрожало в горле! - вдруг пропела:
Заезжий музыкант целуется с трубою,
Пассажи по утрам так просто, ни о чем.
Он любит не тебя, опомнись, бог с тобою,
Прижмись ко мне плечом, прижмись ко мне плечом!..
Беленькая девочка подняла лицо.
Й-й-ймщик, не гони лошад-дей!..
- взревел в углу изморщиненный человек, и ему тоненько подвыли:
Мне-а малым мало спало-ось,
Ох да во сне привидело-ось...
Печальная всхлипнула:
На Муромской доро-ожке
Стояли три сосны...
- и схватилась за сердце:
- Жалко, Господи! Как всех жалко!..
- Чего за-вы-ли! - крикнул мрачноликий. Он еще больше стемнился. - Зовите Соловья! Пусть он споет! Они, молодые, знаете, как? Молотом тяжелым!..
В комнату втолкнули насупленного юношу, и Водяной узнал Соловья-Разбойника. На его послушный посвист, толкаясь, задевая всех крылами, ввалились Четыре Брата-Ветры. Сперва они стеснялись, забились по углам, но изморщиненный щедро налил им из огромной, в половину его роста, бутыли, где сладко пенилась какая-то гнилая ягода, и Ветры разом ошалели, пошли бушевать, толкаться, рвать друг у друга перья из крыл... Один толкнул другого так, что тот ввалился в книжный шкаф. Звон! Брызги осколков! Ветер жалобно завыл, вздымая окровавленное крыло. Соловей засвистал, закрыв глаза, не утирая слез.
- За такое полагается в три места, - укоризненно провозгласил кто-то в гуще шабашного сборища. - В харю, в спину и в двери.
- Да ладно, мужики. Хрен с ним, стеклом. Было бы здоровье, остальное за деньги купим, - гудел мрачноликий. - Тесно же, ступить негде, а тут этот ящик! - Он злобно стукнул кулаком по гробу: - А ну, несите его вон! Разлегся тут. На балкон, что ли? Чтоб не мешался. А ну, раз-два, взяли!..
Гроб с натугой подняли, потащили. Взвизгнул Соловей-Разбойник, заголосила Печальная. Черноглазка прижала ладонь к щеке... Водяной схватил ее за звенящее запястье и, не зная зачем, повлек за собой из комнаты. Беленькая девочка нагнулась над своими домами, прикрывая их.
*
Сквозь людей Водяной и Черноглазка куда-то побежали, где было пусто, и она прихлопнула дверь.