— Свирепень, — повторил Улисс угрюмо. — Он только того и ждет, чтобы кто-нибудь в лес забрал.
— Это да, — согласился Дед, — я же и говорю — шансов нет.
Улисс повернулся и пошел назад к воротам. Дед семенил за ним.
— Вот если бы вдесятером пойти, — говорил он, — или хотя бы впятером. Пятерых-то, небось, свирепень разом не заглотит…
Город понемногу просыпался. Из маленьких черных отверстий в снегу поднимались сизые дымы. Из отверстий побольше — выползали люди. Одни, с мешками для дров за спиной, брели к воротам, другие аккуратно срезали лопатами тонкий верхний слой снега и сыпали его в ведра. Последний снегопад был хороший, снег выпал чистый — растапливай да пей, а то до этого всю неделю сыпала какая-то ледяная крупа, серая, вонючая и вредная. Снегом запасались впрок, надолго, подземные воды для питья не годились.
Навстречу Улиссу, пыхтя, проковылял мальчишка с санками. Других детей не было видно. Их вообще стало меньше в последние годы, словно старая болезнь, передававшаяся во многих семьях от родителей к детям, накопила достаточно сил и решила, наконец, покончить с Городом. Большинство детей рождались либо совсем нежизнеспособными, либо… Улисс невольно поежился. Либо такими, как Увалень, теткин сын…
Старики говорят, что дело можно было бы поправить, если бы в Город пришли люди со стороны. Да уж больно далеко они, те люди, а может, их и нет совсем.
Улисс нырнул в узкий лаз, на коленях протиснулся через дверь, в небольшом тамбурке снял верхнюю куртку и, наконец, вошел в дом.
Здесь было тепло и душно. Ржавые кирпичные стены, прикрытые кое-где шкурами, поблескивали от сочившейся из почвы влаги. Тетка, ворча, возилась у печки, в дощатом загоне храпел Увалень, а у стены на низком топчане, укрытая шкурами, лежала Ксана — сестра Улисса.
— Дрова-то принес, нет? — рявкнула тетка, не оборачиваясь. В руке у нее была деревянная ложка с дымящимся варевом, и Улисс сразу вспомнил, что вчера ему так и не удалось ни разу толком поесть.
— Днем схожу, — ответил он и зачерпнул из ведра полковша теплой воды. Вода была совершенно безвкусная, а значит — хорошая.
— Где ж ты шатался все утро, что и дров ни хворостинки не мог прихватить?
— Сторожа позвали, — сказал Улисс, — свирепень ночью приходил, под воротами рыл…
— Ох! — Тетка уронила ложку в горшок с варевом. — Да что же это! Страх-то какой! Разве мало на нас всякой гибели? Уж и так заживо гнием, ни еды, ни питья не видим. — Она выловила ложку и стала снова мешать в горшке, причитая:
— Ой, как пойдет он дома рыть да людей таскать! Ой, смерть наша!
— Не пойдет, — сказал Улисс, вылив недопитую воду обратно в ведро. — Теперь ворота на ночь будем свинцовыми чушками заделывать. Свирепень их больше мяса любит.
Он подошел к топчану и сел на край. Ксана не спала, ее большие глаза пристально смотрели на него из глубины зловещих черных кругов. Улисс вспомнил, какая она была красивая и здоровая, и ему снова стало невыносимо тоскливо.
Когда-то весь Город завидовал их матери, считая, что двое нормальных детей в семье — это чудо. Редко кому выпадает такое везение, почти каждого проклятая судьба наделила каким-нибудь уродством или врожденной болезнью, но дети продолжали рождаться — природа оказалась сильнее человеческого страха.
За свою жизнь Улисс не раз видел, как умирают знакомые и близкие люди, смертью стремительной и необъяснимой или медленной и мучительной, но никогда еще он не чувствовал так остро, что теряет часть самого себя. Почти каждую ночь Ксана снилась ему висящей над пропастью, и не было сил удержать ее и спасти.
Они всегда были вместе, Улисс и она, — веселые, сильные, неустрашимые.
Беда случилась прошлым летом — во время охоты Ксана упала в реку. Чудом ей удалось выбраться на берег и отползти подальше от воды, но подняться она уже не смогла. Никогда.
Улисс сидел, уставившись бессмысленным взглядом на потрескивающий фитилек светильника, и вроде бы ни о чем не думал, но сестра, с трудом разомкнув помертвевшие губы, вдруг тихо спросила:
— Уходишь?
Улисс опустил голову.
— Ухожу.
Снова шевельнулись губы Ксаны, словно хотели шепнуть: «А как же я?», но ни звука не вылетело из них, и Улисс ничего не услышал.
— То есть как это — «ухожу!» — оторвалась от плиты тетка. — С ума сошел? Тут за ворота не выйдешь, страх такой, а он — «ухожу!» Жить надоело? Да и куда идти? Зачем?
— Где-то в Мертвых Полях проход в другие земли…
— Да что тебе те земли? Чем они лучше наших? Везде одно и то же — зараза и гибель. Да и не дойти до них через Мертвые Поля, это ж мальчишке ясно, лучше уж сразу в реку кинуться.