Алехин скрипел зубами и возвращался к своим обязанностям, которые, непонятно как, успел на него возложить коварный художник. Но наступил тот самый раз, когда Исаеву больше не нужен был доктор: Мишеньки не стало, "но последние годы, он был счастлив...".
А вот художник неожиданно запил, забросил искусство в самых разных его формах, взял творческий отпуск по месту работы, и ему щедро его предоставили. Оказалось — это была та самая любовь. Первым делом он потерял помещение мастерской, потом связи в обществе, а скоро и художники, которым нечем было поживится у ушедшего в запой мужика, перестали звонить, навязывать свои работы для выставки.
В тот дурацкий момент Сергей без приглашения явившийся на сороковины, застал художника абсолютно трезвым, умытым и, главное, с привычным глазу решительным лицом. Они вместе съездили на поминки, разгребли первый снег на плите, застилая ее ворохом белых нежных роз.
— Я никогда не благодарил тебя, Сережа, за Мишу, за то, что терпел пьяное безобразие моих друзей, за расквашенные и собранные тобой носы, и теперь тоже не смогу. Мне очень нужно помочь одному человеку. Я буду ждать тебя в галерее вечером. Ничего не изменилось. Только Миши теперь нет в списке гостей.
Он не мог отказать. Но на вечер явился усталым после пятичасовой операции. Мечтал почувствовать себя "не-врачем", а дипломированным ловеласом. Сергей игнорировал любые попытки Исаева отвлечь от "баб", выбрав тактику бешеного, и к тому же пьяного от усталости танка, Сергей не отступал и волочился за дамами. Споил приличное количество "невест", и в очередной раз проламываясь к подносу с шампанским, заметил ЕГО.
Пошитый по фигуре костюм, ухоженные руки и нога, отставленная назад на носок. По лицу парня периодически скользила болезненная судорога, которую он скрывал за улыбкой, опуская лицо и перекрывая обзор светло-русой шевелюрой. Изящные пальцы до побеления сжимали тюльпан бокала. Иногда он делал вид и прикасался к ободку зубами, словно хотел раскусить хрупкое совершенство и смешать осколки с вином. Но продолжал терпеть, раскручивая ногу в едва уловимом фуэте. Сергей мог наблюдать этот профиль до бесконечности, и выдержка сдала первой у парня, он прихрамывая вылетел в темный коридор, на ходу скидывая в мусор бокал — не до того сейчас.
Как славно, что темно и никто не заметит слезу, украдкой слизанную со щеки. Просторная туалетная комната встретила мягким светом и покоем — он здесь один. Согнувшийся в тошнотворном приступе боли, пронзающей ногу от голени до бедра — ногу нужно поднять, вытянуть, но сил хватает только для того, чтобы хватать широко открытым ртом воздух и вцепится в раковину. За спиной хлопнула дверь, щелчок замка — плевать! Пусть думают, что напился!
А сейчас, как тогда, в его неполные восемнадцать, придавили к раковине, шумно дышат в волосы: «Болит?»
И почему все задают ему вопросы, но никогда не ждут ответ? Мужчина развернул его на сто восемьдесят, легко сметая сопротивление рук, прижимая их к черному мрамору столешницы, и даже боли от такого напора нет — вышибло из сознания. Сергей легко сдернул с него брюки, за секунды расправляясь с парой пуговиц и молнией. Куда что девается, крепкий смуглый мужчина легко подсаживает его и опускается вниз. Страшно!
Одним движением сдернут носок и мягкие, удивительно нежные подушечки пальцев, скользят от пятки по голеностопу, возвращаются к подошве, неожиданно грубо переламывая ее в середине. Больно! Страшно и больно, как тогда в детстве у того доктора в кабинете. Закушенная ладонь больше не удерживает его на краю и он откидывается к зеркалу. А пальцы разгуливают по коже, то нежно и трепетно — напоминает поцелуи; то грубо, как нож под кожу, до искр из глаз. А темные кошачьи глаза следят за реакцией. Больше ни одного вопроса, только реакции, вспышки боли и рваное движение — опять больно и страшно.
— Сергей, — да, это он, и хоть так не бывает, но Эдик верит в судьбу и стечение обстоятельств, — я сейчас буду делать тебе очень больно, потом полегчает, а потом доберемся до машины и один укол. Потерпите пожалуйста, — глаза в глаза, он перетирает страхи между пальцев, а Эдик закусывает губу и разгибается над раковиной — руки хозяйски охаживают обе ноги, сминают последние остатки стыда и неуверенности: он перетряхивает, словно инспектирует каждую мышцу, косточку, разглаживает защемленный холодными сухожилиями сосуд. Поначалу горит огнем, потом ласковое пламя успокаивает жжение. Как долго это длится Эд не знает и не соображает, что в нем такого, что Сергей возится с его проблемами. Нет желания сбежать и не было даже в начале, когда так однозначно захлопнулась дверь, когда побег априори невозможен. Уловить момент, когда боль отступила и с тихим шумом хлопнула дверь, он не успел. Осторожно сполз вниз, наступил на обе ноги — не болит; пошарил в полутьме по полу в поисках носка и натянул брюки. Сергей выполз из кабинки, ополоснул руки, раскатал рукава, в упор разглядывая Эдьку, и накинул пиджак.
— Ну пошли, Эдик, за тобой еще небольшой должок. Пару уколов с витаминчиками и на сегодня хватит.
— Мы договаривались на один, — беззаботно улыбнулся Эдик.
— Не торгуемся, товарищи, вы мне еще с прошлого раза задолжали, — Эдька неожиданно теплым и выверенным движением поправил воротничок на рубашке у спасителя и направился к выходу.
— Я немного не в форме сегодня, устал после работы.
У самого порога лениво подмигнула машина Сережи, который, как настоящий гостеприимный хозяин, пригласил Эдика внутрь для "сугреву" принять, посидеть-уколоться и забыться.
— А что это? А куда и как долго? — вопросы сыпались с трясущихся от страха губ парня без остановки, — я долго терпеть не смогу.
Сергей пошуршал над головой у Эдика, вытащил небольшой пенал из военных запасов, оставшихся после военной компании, в которой он участвовал год назад, и не предупреждая, мгновенно откусил зубами колпачок и всадил иголку в бедро Эдику. И тут же поцеловал: неожиданно, жадно раскрывая его губы, лишая возможности вдохнуть и подумать. Потом поцелуй утих, превратился в нежные ласки языком, и руки из холодных тисков нагрелись, раскалились и потекли вдоль тела, обхватывая расслабленное бедро, прижимая ладони к обнаженному наспех животу: — Еще один, лапочка, — плечо прошивает тонкая иголочка, почти на мгновение, — у тебя недостаток магния, — буквы шуршат по телу, вибрируя, отдаваясь где нужно и получая взамен нежный восторг и тягучую ласку.
— Поедем ко мне.
— Неее, — обкусывая ухо и забираясь в него языком мычит Сергей, — ко мнееее.
— Ты пьяный, далеко не уедешь, а тут пять минут по прямой.
— Ззз..рууу..ль.., неее.. с... у. Кароче, такси ловим и к тебе, — вырывая молнию на брюках, Сергей потянулся на переднее сидение, чтобы включить музыку.
— Да, блять, я не школьник по машинам тискаться, отпусти! — времени Сергей не терял, распаковал все молнии и пуговицы на парне, волосы разлохматил, да и прижимает так сладко, что Эдику стало совсем все равно, но хочется хоть небольшой независимости, а ее ему всегда дает только дом.