… Если войдут, сидеть тихо, не шевелиться, не моргать… Да…
Как же холодно, — дрожа всем телом, думал Андрей, — как же не шевелиться, если так холодно…
Но он не шевелился. Не повел головой и когда булькающий звук, будто кто-то вытягивал через трубочку со дна стакана воду, приблизился и стал теперь похожим на выдох. Не дыхание, а именно выдох, постоянный выдох, хриплый, пробивающийся наружу словно через заполненное, истекающее мокротами горло.
Не шевелиться… Не шевелиться…
Искрящаяся, прозрачно-белая сфера, проплыла по воздуху прямо у него над головой, пройдя сквозь стену фургона, будто ее и не было, опустилось, поравнявшись с одичавшим от страха Андреем, помимо воли уже забывшим о дрожании и шевелении, не моргающего глазами и даже не помышлявшего о том, чтобы дышать.
Аномальное облако… Еще одно появилось в передней стене, пройдя сквозь соединяющий кабину и фургон люк, приблизилось к первому, проскользнуло через него, ушло в боковую стену. Первое продолжало зависать на уровне Андреевой головы. Всматриваясь немигающими глазами, Андрей сумел разглядеть внутри полупрозрачной сферы человеческие контуры. Быть может, это только мерещилось, потому как замерзший мозг давал повод усомниться в своих выводах, но то, что он видел казалось ему реальным — внутри сферы был четко виден абрис человека, со сложенными по швам руками, нагнутой вперед головой, натянутой шеей, с открытым в безмолвном крике ртом, но почему-то без ног и весь во льду. Обмороженные, мертвые члены не двигались, глаза неподвижно устремлены вдаль, в одну точку.
Это души экипажей судов, — пронеслась безумная мысль в его обмерзшей голове, — души тех, кто утонул в этой реке.
Еще один мерзлый выплыл из темноты, клокоча проеденным червями (по крайней мере, такую картину нарисовало ему ошеломленное воображение) горлом, и медленно проплыл к кабине. За ним появился еще один, в обличии женщины. Отвратительное, жуткое лицо, словно замороженное на предпоследней стадии телесного разложения, вдруг с треском то ли обсыпающегося льда, то ли ломающихся позвонков, повернулось к Андрею. Наклонилось набок для того чтобы лучше рассмотреть его застывшее в позе эмбриона тело, и в его черных глазных ямах что-то сверкнуло. Нет, черт возьми, ничего там не сверкнуло, они смотрели на него двумя темными безднами, и не отражалось в них абсолютно ничего.
Андрей медленно, будто опасаясь спугнуть присевших на покрывшиеся инеем ресницы бабочек, сомкнул веки. Сначала он приказал себе не дрожать, и это почти получилось, затем приказал не дышать, и это оказалось не так уж и сложно, но, черт подери — как заставить сердце прекратить этот оглушительный раш?!!
Почему я не могу его остановить? Почему я могу заставить руки примерзнуть к холодному полу, почему могу заставить свои легкие перестать втягивать в себя воздух и не могу заставить прекратить сердцу стучать?! Почему я не могу приказать себе сдохнуть?!
Глоточное бульканье приблизилось, кто-то вдыхал холодный воздух дырявым горлом совсем близко. Немыслимый, панический ужас заставил Андрея закусить губу и сомкнуть веки еще сильнее, до появления перед глазами белых кругов.
В следующую секунду его сознание заполнила другая, совершенно новая мысль, от разумения которой к горлу подкатил густой ком. Эти облака могут сновать здесь вечно! Кто сможет заставить их теперь уйти отсюда? Они могут облюбовать это место и остаться здесь навсегда. Кто-то говорил раньше, — теперь Андрей это вспомнил очень четко, будто помнил всегда, — что мерзлые месяцами могут обитать на одном и том же месте. Кто-то видел эти айсберги обмороженных руин и автомобильных каркасов в груде сизых облаков, которые не таяли даже днем. А также снежные столбы в человеческий рост на тех местах, где обитали мерзлые. Много столбов, незаконченными крестами торчащих из земли. И чем больше Андрей думал об этом, чем красочнее и реалистичнее представлял себе эти облака, взявшие в плотное кольцо все три машины, тем больше узнавал в одной из двух десятков снежных фигурок себя: с распахнутыми во всю ширь глазами, бегающими в немом ужасе зрачками и двумя протаявшими ручейками слез…
Он хотел закричать, ему даже показалось, что он уже кричит, безудержно, во весь голос кричит, будто зная, что это последнее, что можно сделать, прежде чем отправиться в мир мерзких, закоченевших теней, выпучив глаза и хватая ртом воздух. Но он не кричал, и ни один мускул на его лице не дрогнул. В его глазах, отразившись ночным северным небом, утонуло жуткое облако и тут же пропало под закрытыми веками. После этого наступила тишина…