— Федька, идем! Там все уже сдали, человек пять осталось.
— Успеем…
— Ладно, пойдем последние, — легко согласилась Шура. — Подвинься!
Уселась рядом на подоконнике.
— И не переживай! Мне только Жорку Абросимова жалко. Он-то по доброте сунулся, сдуру. Выпрут теперь.
— Наверняка. Отвечал за станцию.
— Все равно — жалко. А ты никого не слушай, слышишь, Федька?!
— Слышу. Сегодня наслушался.
— Вот и не слушай. Пошли, там комиссия разбежится..
Федор спрыгнул, протянул Шурке руку. Она придержалась для виду. Спрыгнула. Припустили по коридору почти бегом.
13.38
Ученик второго класса «б» Антон Дмитренко сбежал из школы с «продленки» и теперь шагал по улице налегке, направляясь к дому и не испытывая никаких угрызений совести, хоть человек был дисциплинированный. Портфель так и остался в парте, руки у Антона были свободны, пальто враспашку, и берет сидел боком, как ему удобно на голове.
Учительница продленного дня Антону нравилась. Была большая, рыжая, громкая, и, когда присаживалась с ним рядом, сразу от нее делалось жарко, как от батареи. Заглядывая к Антону в тетрадь, она громко и радостно ахала: «Как, ты уже решил? Да не может быть! Задачка трудная. Заковыристая задачка! Дай-ка подумаю. Нет, не могу. Как же ты решал?» Антон объяснял с удовольствием. Но сегодня она заболела. Пришла другая.
Эта — другая — поджимала узкие, очень бледные губы и, говоря, смотрела куда-то в угол позади Антона. Антон оглянулся — нет, угол пустой. Но она все смотрела. Обернулся еще. И еще. «Ты чего крутишься?» — никому сказала учительница, глядя по-прежнему в угол. Антон чуть шею не вывернул. Кому это она? «Мальчик на предпоследней парте, я тебе говорю. Как твоя фамилия?» Сосед локтем пихнул Антона. «Дмитренко…» — «Ты мне мешаешь вести занятия, Дмитренко». — «Можно выйти?» — вдруг сказал неожиданно для себя Антон. «Ну, выйди», — разрешила учительница, но смотрела по-прежнему мимо, куда-то в угол.
Антон вышел в пустой коридор. Постоял. Спустился по тихой лестнице. Раздевалка была открыта. Он оделся и пошел домой.
С утра волновался за черепаху.
Так и есть, опять ничего не тронула. Салат, каша, морковка так и лежат, как утром Антон оставил. Забилась в угол, за тумбочку. Антон достал черепаху, пустил на стол. Скатерть зеленая, пусть думает, что это трава. Включил лампу. Пусть это солнце. Но черепаху ничто не радовало. Вяло перебирая лапами, чуть-чуть подвигалась на столе и опять затихла. Заболела?
Антон выбрал яблоко покраснее, откусил — сладко. Сунул черепахе прямо ко рту. Черепаха крепко сомкнула губы. Не всунешь! Попытался поить из ложки. Даже не пьет! Мама сегодня в день, когда еще придет. Хоть бы пила! Сколько без воды можно? Надо что-то делать…
Нашел в шкафу полотенце, завернул черепаху. Ничего, не простудится. Тепло. И бежать-то — через подъезд.
Ольга Сидоровна удивилась:
— Ты почему не в школе?
— Учительница заболела, — объяснил Антон искренне.
Про ту — другую, которая смотрела поверх, — он уже забыл.
Пустил черепаху на пол. Маврик шарахнулся, испугался. Кошка Кристина Вторая обнюхала, лениво тронула лапой. Черепаха, фыркнув, убралась в панцирь. Кристина Вторая отошла равнодушно, села и стала лизаться. Котята неизвестно как отнеслись: спали в коробке.
Даже от апельсина черепаха отказалась.
— Значит, не хочет, — сказала Ольга Сидоровна. — Ты ж насильно не ешь! А черепахи вообще зимой спят. Ее небось с тёплой печки подняли — давай, продавайся. Жили у нас черепахи, не больно интересный народ, но бывают шустрые, даже с балкона одна сиганула…
Глянула на Антона и осеклась.
Лицо Антона дрожало, силясь удержать слезы.
— Ты что, Антошка?
— Умрет… — Антон давился слезами.
— Они долго могут не есть, зачем же она умрет!
— Сколько?
Ольга Сидоровна не знала точно, забыла, ну, неделю, месяц. Дочь все знает, но она далеко.
— А не пить?
Ольга Сидоровна не знала — сколько. Тоже долго. Некоторые виды вовсе не пьют. И такая у них жила, — дочка всяких таскала.
— А это — какая?..
Ольга Сидоровна забыла, не может определить.
— А не умрет? — Антон всхлипнул, силясь сдержаться.