Не торопясь спустился с трибуны, прошел меж рядами через весь зал, и дверь за ним уже хлопнула.
Ну, схватил выговор машинист Комаров, от совета наставников его отстранили на недолгое время, потом-то вернули, с молодежью умеет как раз. Вроде забылось. Но Шалай теперь себя сдерживал…
— Я на манометр вроде глядел… — все еще мямлил Савосько.
— Ладно, садись, — махнул рукой зам по эксплуатации.
Тут Шалай вдруг поднялся, не знал еще, что хотел сказать. Но уже говорил, даже не успев себе удивиться:
— Я вот гляжу — такая картинка нарисовалась в депо. Случай на Случае. А которого Случая если нет, тот еще хуже Случай, как вчера с Голованом. Савосько вон тоже крутился по пустяку, юлом юлял. Техника наша та же, сильно лучше не стала, но еще не сгнила. Резервное управление нам ввели, облегчили, значит. Выходит, что не в машинах дело. Зам по эксплуатации над нами, как клуша, — себя подставит, а машиниста загородит спиной..
Матвеев тяжело заерзал на стуле. Долгополов сидел на краешке очень прямо, и в глазах его росло любопытство.
— Начальник депо?.. — Шалай вроде задумался. — Глаза завяжи, раскрути, как волчок, брось на корячки — и на корячках приду в депо. А все же в нас с вами дело, в людях. Ты, к примеру, в кабине. Едешь. А машинист-инструктор устал, прислонился к колонне. Так почему же ты думаешь — подглядывает, копает, роет? Или начальник к тебе в кабину вошел на один перегон. Может, чего подскажет. Зачем две недели думать потом — с чего зашел, что я, машинист, сделал такое, что он ко мне зашел? Да ничего ты такого не сделал. Просто я за депо отвечаю, Матвеев, машинисты-инструкторы. И нечего тут обиды выискивать, таить друг от друга, держать шиш в кармане. Достоинство надо иметь в работе, а, машинисты?!
Сам тяжело задышал от долгой и несвойственной речи. Но вдруг ощутил внутри, что доволен чем-то. Черт-те чем даже, еще с Голованом ехать сейчас в Управление, разбираться, насчет Гурия разговор там же…
— Шалай за достоинство заговорил, — громким шепотом сообщил соседям смешливый Свечкарь, — Это вроде Павла Федорыча конек!
— На этой лошади всем места хватит, — отозвался тотчас Шалай. — И ты, Свечкарь, тоже поместишься!
По залу прошло веселое шевеление.
— Может, начальник Службы хочет сказать? — тихо спросил Матвеев.
— Потом, — легко качнул головой Долгополов. — Пока слушаю…
— Мне в Управление, с Голованом, — сказал Шалай заму по эксплуатации. — Так что ты, Гурий Степаныч, тут сворачивай на свой вкус.
— Я тоже «на коврик» зван, сейчас закончим…
— Без тебя на сей раз обойдутся, — твердо сказал начальник депо. — Я еду, за двоих объяснюсь.
— Рано еще, — вставил Долгополов.
Но Шалай уже топал по залу. Машинист-инструктор Гущин смотрел ему вслед вопросительными глазами, чуть приподняв брови на ясном и чистом лице. Глянул на Долгополова, но не поймал его взгляда.
На лестнице, где стоял Голован, Голована уж не было — уехал. Не больно, конечно, для Голована сейчас компания — ехать с начальником депо, прав лишившись…
Солнце, что летом. Шалай — кряжистый, коротконогий, без шинели и без фуражки даже, пять волосков сразу пораскидало ветром — не спеша вышагивал тропинкою вдоль забора от служебного корпуса к станции «Новоселки». Трава уже лезла, листья какие-то трубкой, хорошо пахло землей, будто поле было кругом, и Шалай втягивал этот растревоженный запах ноздрями, ноздри шевелились, как у собаки.
14.04
Женька, выскочив из подъезда, инстинктивно побежала в другую сторону, противоположную той, откуда пришла. Ведь ничего ТОГО уже не было. Той улицы, по которой она летела сюда на крыльях. Тех простыней, которые парусили ей в проходном дворе. Собаки, которая улыбалась, заглядывая в стеклянную дверь магазина, и оглянулась на Женьку десять минут назад, с этой своей улыбкой на морде. Доброго солнца. Тугого неба, высоко, как купол, раскинутого над городом и будто звенящего само по себе от весеннего пробужденья. Толстого голубя, который гляделся в лужицу на асфальте и охорашивал себе перья…
Ничего ТОГО уже не было.
Женька огибала сейчас свежий квартал новостройки. И домах, заселенных недавно, ярко блестели стекла, балконные двери были уже открыты, музыка рвалась с третьего этажа, и песню эту знали даже младенцы. Но Женька сейчас ее не узнала, будто мелодии разворотили скулы. Звуки падали сверху — больно, как камни, хотелось закрыться от них руками, чтобы не слышать…
Молодая мама везла коляску навстречу.