Но лица его Женька больше не видит.
Она даже остановилась. Черный свитер. Рыжеватый пушок на щеках. Длинные пальцы, музыкальные — так считается. Но слух у него плохой. Нет, лицо?! Еще раз. Свитер. Очки. Оправа коричневая. Ямочки, это когда смеется. Ресницы. Нет, лицо ускользало…
Она вдруг забыла его лицо.
Ужасно глупо она сказала: «Здравствуйте, я — Женя». Ах, очень приятно, мы пойдем к нему в гости и это будет сюрприз. А как надо было сказать? Здравствуйте, я — Маша…
Кто-то крикнул прямо над ухом:
— Задние, скажите, чтоб больше не занимали! Щас перерыв буду делать.
Женька стояла перед ларьком, где давились за апельсинами. Продавщица — та самая, только злая теперь, как оса, — громко ругалась с пожилой женщиной, что апельсины не мятые, а просто такие есть. Корка мятая, корку можно не кушать. А внутри апельсины свежие, прямо со складу, кто хочет — берет. Нечего рыться руками, не на базаре…
Но Женька не узнала сейчас этот ларек. Старичок в кепочке позвал ее почти что уже от прилавка:
— Девушка! Девушка в куртке, ты тут стояла!..
Вообще-то, Женькина очередь уже прошла, но старичок ее помнил, хотел всунуть впереди себя, уже подвинулся.
Женька шарахнулась от ларька.
Нет, забыла его лицо. Не вспомнить…
Круглая площадь была сейчас перед ней. Тупо бежали друг за дружкой машины, казалось — обреченные бежать так всю жизнь, по кругу, не умея свернуть, без смысла. И фары их были вытаращены, как слепые глаза. И колеса тупо взбивали серую пыль, чтоб она носилась тоже по кругу. Оседала на желтых домах, обступивших площадь, на деревьях, изломанно раскидавших над площадью черные ветки в беспомощном зеленом пушке, на уродливо-огромную букву «М» над круглым зданием станции метро «Чернореченская», на торопливых прохожих, на угрюмую дворничиху с плоским лицом, подметавшую эту пыль перед входом в метро.
Ничего этого Женька вроде сейчас не видела.
Но видела именно так, смещенно и страшно. Будто колючий огненный шар разрастался у ней в груди и сжигал сейчас ее сердце. И сердце было сейчас уже черное, как головня. И все стало черным кругом…
14.10
Состав машиниста Комарова — тридцать первый маршрут— отошел от станции «Адмиралтейство».
ДВР что-то стал подсвистывать, дверной воздухораспределитель, — это новость. Комаров поискал в Журнале ремонта. Нет, не новость. Неделю назад была запись, что свист. И позавчера. Ладно, еще запишем. Если б машина была его, не слез бы с ремонтников. Но Белых Арсений Прокопьич настоять не умеет, всю жизнь страдает от своей деликатности. Теперь грудная жаба еще привязалась, на пределе ходит Белых…
Что такое грудная жаба, Павел не знал. Просто представил жабу пупырчатую на тощей груди Арсений Прокопьича. Поежился. Знобкое зрелище. И чего не представишь один в кабине?! Светка, маленькая, очень это умела чувствовать. Услыхала — «Чайковский». «Папа, фамилия какая богатая — и чай, и кофе». Светку надо было вчера ночевать оставить, лица ведь не было на девчонке. А дошло сегодня… Так, кривая. Вильнем.
До «Фонтанки» на этом перегоне кривых! Летишь — как в стену. Федор, когда зайцем ездил в кабине, все кричал: «Сейчас врежемся, да?!» — «Нет, еще не сейчас». — «А потом, пап, врежемся, да?!» Что-то тут метростроевцы все обходили, — плывун небось. И сейчас подтекает на рельсы, сооруженцы заплаты ставить не поспевают. Как Лягва скажет: «Хорошо, с помпой будем ездить! Подключишь помпу к автоведению и шпаришь себе..» Похоже — будем, вон как течет…
Шалай, конечно, мужик тяжелый, злопамятный, будто кошка, но раз уж идти — то к Шалаю. Все правильно. Кто хотел, тот понял. Денек. Комаров-младший на Голована настучал, так ведь это Голован понял. И не один Голован. А Комаров-старший — на собственного зятя, выходит. А как быть? Ждать, пока подлость сделает? Искать к его сердцу обходительную дорожку, чтоб гвоздиками пахло и разговор был деликатный, не задевающий самолюбия? Светка небось искала, не без того. Павел и сам не раз пытался говорить с Гущиным. Не понимают друг друга. Слова вроде те же, а смысл — разный. Скользкая штука — слова у скользкого человека…
Все, еще один виль. Последний. «Фонтанка» брезжит. Выскакивает, как прыщ под носом, ждешь — а будто вчера поставили станцию, выскочит. Нехороший подход, если кто с платформы сорвется. Не затормозишь.
14.10
Курсанты группы М-24, сдавшие только что последний экзамен на звание машиниста, толпились в коридоре техшколы, ждали, пока комиссия обсудит отметки, судьбу их решит. Возбуждение еще не схлынуло, наоборот — вырывалось сейчас, они были взвинчены, крепки задним умом, полны иронии и сарказма, задевали друг друга, не жалели себя.