В общежитях не было местных по очевидным причинам. Однако, они работали вместе с мигрантами в рабочих местах, обычно, супервайзорами или операторами тяжелой техники, огромных машин, напоминающих механических динозавров, которые могли поднять огромный кусок земли или закатать горячую полосу асфальта, или размешать бетон медленным спокойствием жующей коровы. Саид, конечно же, видел подобное строительное оборудование, но некоторые машины не были сопоставимы никакими размерами с ранее виденным, и работать рядом с пыхтящим, сопящим строительным двигателем ощущалось совсем не так, как вид с далекого расстояния, точно так же отличались ощущения пехотинца, бегущего рядом с танком в бою, и мальчика, смотрящего на этого пехотинца на параде.
Саид работал с дорожниками. Его бригадир был знающим дело, опытным местным с прядями белых волос по облысевшей голове, покрытой, чаще всего, шлемом до тех пор, пока он не вытирал голову от пота в конце рабочего дня. Этот бригадир был честным, сильным человеком, не боящимся показать свои мысли и отношение. Он не любил никчемные разговоры, но, в отличие от многих местных, ел свой обед с мигрантами, работающими с ним, и, похоже, ему нравился Саид, а если нравился — слишком сильное слово, то, по крайней мере, он ценил отношение Саида к работе, и часто садился рядом с Саидом, когда ел. Саиду тоже было на руку находиться как можно чаще между рабочими, говорящими на английском, и он занял место некоего посредника между бригадиром и другими людьми его бригады.
Бригада было многочисленной: излишек рабочих тел и недостаток оборудования; бригадиру приходилось постоянно изобретать способы эффективного использования большого количества людей. Можно сказать, что тот находился между прошлым и будущим: прошлым от того, что в начале своей карьеры баланс необходимых к решению задач склонялся в сторону ручных работ, а будущее — потому что, оглядывая вокруг сейчас почти непредставимое происходящее, ему казалось, что они переделывали саму Землю.
Саид обожал бригадира, и у бригадира была своего рода негромкая харизма, к которой часто тянутся молодые люди, и частью того притяжения было отсутствие желания быть обожаемым. Также, для Саида и многих других в бригаде, их контакт с бригадиром был самым близким и самым продолжительным из всех их общений с местными, и поэтому они смотрели на него, как на ключ к пониманию их нового дома, людей и порядков, устройства и привычек, кем, в чем-то, он и был, хотя, принимая во внимание их само присутствие, люди и порядки, устройства и привычки претерпевали огромные изменения.
Однажды, под вечер и окончание смены, Саид подошел к бригадиру и поблагодарил его за все, что тот делает для мигрантов. Бригадир не промолвил ни слова. В это самое мгновение Саиду вспомнились солдаты, виденные им в родном городе, вернувшиеся домой после боев, которые, когда начинали выпрашивать истории о том, где они были и что делали, смотрели на тебя, как будто ты совсем не представлял себе того, что просил.
* * *
Саид проснулся на следующий день перед рассветом, и его тело саднило зажатостью. Он попытался подвинуться, стараясь не потревожить Надию, но, открыв глаза, увидел, что она не спит. Его первым желанием было инстинктивное притворство сна, что он устал после всего и мог бы еще полежать непотревоженным в кровати, но мысль, что она лежит здесь и ощущает себя одинокой, забеспокоила его, и, кроме того, она могла заметить его притворство. Тогда он повернулся к ней и спросил шепотом: «Хочешь пойти наружу?»
Она кивнула головой, не глядя в его сторону, и они поднялись и сели спинами друг к другу по разным концам раскладной кровати, и стали нащупывать ступнями их рабочую обувь. Шнурки прошуршали металлом, натягиваясь и завязавшись. Они услышали дыхание, кашли, детский плач и торопливые звуки тихого секса. Ночное освещение павильона было сравнимо со светом месяца: достаточно для сна, и также достаточно, чтобы разглядеть очертания предметов, но не их цвета.
Они вышли наружу. Небо начинало меняться и становилось не темнее индиго, и вокруг были другие люди, другие пары и группы, но, в основном, одиночки, но могущие заснуть, или, по крайней мере, не могущие больше спать. Было прохладно, но не холодно, и Надия с Саидом стояли рядом, не держась руками, но ощущая легкое присутствие близких рук через их рукава.
«Я такая усталая этим утром», сказала Надия.
«Понимаю», ответил Саид. «Я — тоже».
Надия хотела сказать Саиду больше этого, но ее горло стало непроизносимым, почти болью, и что бы ей захотелось сказать — не нашло пути к ее рту и губам.
Голова Саида тоже была занята мыслями. Он понимал, что смог бы сейчас сказать Надии. Он понимал, что должен был сейчас сказать Надии, потому что у них сейчас было время, место, и ничто не отвлекало их. Только он не смог заставить себя говорить.
И вместо этого они пошли, первыми шагами — Саид, а Надия — следом за ним, и затем — рядом друг с другом, вместе, и для тех, кто могли увидеть их, они казались марширующими работниками, а не гуляющей парой. Лагерь в это время был безлюдным, но вокруг летали птицы, много-много птиц, летающих или сидящих на павильонах и на окружающем заборе, и Надия и Саид смотрели на этих птиц, которые уже потеряли или скоро потеряют свои деревья из-за строительства, и Саид иногда отвечал им еле слышным, шипящим, сквозь зубы, свистом, похожим на звук медленно сдувающегося шара.
Надия пыталась разглядеть, если какая-нибудь птица заметила его свист, но в их ходьбе не заметила ни одной.
* * *
Надия работала в почти женской бригаде по укладке труб: огромные бобины и поддоны их различных цветов и окрасок — оранжевые и желтые, черные и зеленые. По тем трубам скоро потекут жизненные соки и мысли нового города, все те вещи, связывающие людей, которым не нужно никуда перемещаться. Впереди укладчиков работала выкапывающая машина, словно паук-волк или охотящийся богомол, широкая и с опасно выглядящими впереди выступами, сходящимися вместе зубчатым скрепером там, где могла бы находиться пасть. Эта машина копала траншеи в земле, куда раскручивались, укладывались и собирались в одно целое трубы.
Водителем выкапывающей машины был дородный местный с неместной женой, похожей для Надии на местную, но, как было известно, прибывшую сюда из страны неподалеку лет двадцать тому назад, и та, скорее всего, все еще говорила с еле заметным акцентом своей родной страны, но у этих местных было столько разных акцентов, что Надия не могла их различить. Женщина работала неподалеку супервайзором в одном из отрядов, готовящих еду, и она появлялась иногда во время ее обеденного перерыва, когда был муж, не всегда из-за того, что он выкапывал траншеи для многих трубоукладочных бригад, и тогда женщина и ее муж разворачивали свои бутерброды, раскручивали крышки термосов, ели, беседовали и смеялись.
Со временем Надия и еще другие женщины из их бригады присоединились к ним, и те ничего не имели против их компании. Водитель оказался любителем поговорить и пошутить, и ему нравилось внимание публики, и его жене так же нравилось это, хотя она говорила гораздо меньше, но, как выходило, она была довольна, когда все женщины зачарованно слушали ее мужа. Наверное, он вырастал в ее глазах в то время. Надии, обычно слушающей, улыбающейся и мало говорящей в тех посиделках, та пара казалась королевой и королем страны, населенной одними женщинами, временной страны, длящейся только несколько коротких сезонов, и, может, думала она, они тоже так считали и решили насладиться этим коротким временем.
* * *
Говорили, что с каждым месяцем становилось все больше и больше рабочих лагерей вокруг Лондона, и, даже если это и было правдой, Саид и Надия заметили, как с почти каждым днем разбухал их лагерь новыми пришельцами. Кто-то приходил пешком, другие прибывали на автобусах и грузовиках. В дни отдыха рабочим предлагали помочь с обустройством лагеря, и Саид часто добровольно соглашался на помощь новоприбывшим.