Больше всего в пути им нравились утренние остановки, когда на изрезанном наступающими горами горизонте стремительно светлело, и было прохладно, и сыро до дрожи и вздыбленных на руках волос. За брюки цеплялась мокрая паутина и всевозможные репейники так и льнули к ногам, голубеющее небо казалось здесь слишком высоким и чужим. И еще зевалось, и ужасно хотелось спать. Тогда умывались, поливая друг-другу из пластиковой бутылки, ставили на обочине спиртовку и засыпали в кастрюльку молотый кофе.
Постепенно рельеф местности стал меняться и вместо болот и заливных лугов пришли им навстречу разлапистые суровые ели, сосны, сходящиеся шатром. Захар достал зеркалку и снимал, снимал, с любопытством осматривая непривычную местность. Иногда ели сменялись светлыми, желто-зелеными полянами тонких молодых берез, невысоких и стройных и было ощущение, что осень гонится следом за белой, заляпанной серой грязью до самых стекол машиной.
Населенные пункты встречались все реже. Это были крохотные полузабытые деревни, окруженные деревянными серыми некрашеными заборами деревянные же дома. Теперь перед путниками простирались раздолбанные грунтовки, густые смешанные леса и частые ручьи с чистой, пахнущей талым снегом водой.
В одну из ночей расположились в единственной старой гостинице маленького городка. Сняли два дешевых трехместных номера. Свернутые в стопку на кроватях возлежали трогательные и не знающие сносу, колючие верблюжьи одеяла. Ребята довольно жмурились. Все заметно устали за эти дни, обросли, осунулись лицами и исхудали. Однако же, пахнущие дымом и ветром, улыбались, разгружая из багажника рюкзаки со сменной одеждой и прочими немудреными пожитками.
Вокруг, на много километров, сплошной лес. Ночь темная, густая, туманная, тихая, еле слышно шелестящая густой листвой за приоткрытой деревянной рамой. Листья высоких тополей колыхались, точно от чьего-то дыхания, в сырой траве легонько шлепал кто-то… Ринату бы понравилось здесь. У него же детская душа.
Этот человек не повзрослел до конца. Точно его психологический возраст замер на том моменте, когда мама и папа разъехались, оставив тринадцатилетнего пацана где-то рядом с собой, но на расстоянии. И он умудрялся выглядеть одиноким даже среди коллег и друзей, в целой толпе людей. И никого не искал, и никого не подпускал. Он и сейчас – один. Где-то далеко и в то же время близко.
Арсений, лежа на спине, бездумно пялился в слабо белеющий потолок. Медленно расслаблялся и тихо засыпал.
Завтрак в гостинице начинался с семи утра. Без пяти минут семь вся команда, уже готовая к отъезду, устроилась за квадратным пластиковым столом, покрытым новой, толстой, блестящей клеенкой. Сонная полненькая девчонка в облегающих черных лосинах и с плохо расчесанными волосами, таскала на стол тарелки с яичницей и толсто нарезанным хлебом.
Пятеро сидящих за столом мужчин выглядели как любители «дикого» отдыха. Никто бы не угадал в двоих из них, густо обросших щетиной и одетых в заношенные вылинявшие штаны, кандидатов биологических наук, а третьем - тонком и невысоком, не выпускающем из рук фотокамеры, рыжем, длинноволосом и ухоженном, утонченном на вид человеке – мастера спорта по экстремальному альпинизму.
-Точно в прошлое вернулись, - усмехнулся Денис. -Даже запахи те же.
Старая кафельная плитка на полу гостиницы, вся в мелкую трещину, напоминала старый советский магазин из раннего детства, куда с родителями часто заходили за колбасой и пивом на розлив, и где неизменно пахло этой самой колбасой и еще до тошноты противно - хлоркой.
За окном провисло сырое небо, в заросшем дворе громко чирикали, садились на приоткрытое окно, взъерошенные воробьи. Там же степенно расхаживали, хлопали крыльями и уютно, с деревенским акцентом, кудахтали породистые невиданные мохнолапые куры.
-Этот горлодер сраный, их петух, разбудил меня в четыре утра. Убил бы голыми руками, скотину, - пробормотал в свою чашку Олег.
-Не знаю, я ничего и не слышал.
-Да к тебе медведь будет стучаться в спальник, ты не услышишь. Счастливый ты человек, Денис…