-Это ты меня не понял! Тебе здесь делать нечего! Если только ты не хочешь мне безвозмездно помочь, либо вернуться назад в команду.
-Вш-ш-ш… Хм… А ты бы меня принял?
-Я бы тебе вмазал! – все-таки не удержался Арсений.
-Ш-ш-ш…Сень, ну как ребенок, честное слово.
-……
-Вш-ш-ш… Арсень, не стоит принимать все настолько близко к сердцу. Жизни меня учить не надо, учителей у меня и без того хватает. Ш-ш-ш… Ты же умный, ты же понимаешь, что здесь нет ничего личного.
Арсений захлебнулся воздухом, закашлялся. Понял, что проглотил назойливого мелкого комара, что вился возле него.
-Кх… мх…. У нас к тебе, Ринат, тоже личных претензий нет. Чисто профессиональный интерес. Где ты? И с кем?
-Я рядом.
-Ты видишь меня?
-вш-ш-ш… Не настолько близко.
-Кто тебе сообщил данные?
-Я не могу тебе сказать.
-Понимаю. Сколько вас там сейчас, большую команду собрал? -переключая режим, Назаров злобно щелкал кнопкой рации, едва ли не вдавливая ее внутрь прибора.
-Вш-ш-ш… Какое это имеет значение? Битвы все равно не случится, - Ринат казался безмятежным, по крайней мере, его голос не выдавал никаких эмоций.
-Хотите перерезать нас сонных?
-Вш-ш-ш… А вы вообще спите? Я думал после того, как мы сели вам на хвост, сон для вас непозволительная роскошь…
Арсений не дослушал и психуя вырубил рацию.
Снова глухо закашлялся, сплюнул, вытер рот рукавом, смотря исподлобья на плетущуюся вверх дорогу. Было жаль…. До слез было жаль всего.
Время стоянки уже вышло. Он не спеша приблизился к микроавтобусу, скользя крепкими кроссовками по влажной траве. Осмотрелся. Из-за горных вершин вот-вот должно было показаться солнце. И воздух теплел с каждой минутой. Густо пахло землею, освежающе - талым снегом и мокрой травой.
Команда потянулась к нему. На осунувшихся от усталости лицах - вопросительные взгляды.
-Эх, ребята…
Арсений, хмурясь покачал головой. И нахмурился еще сильнее, когда увидел выставленную позади автомобиля алюминиевую, видавшую виды мятую канистру.
-Что это еще? Зачем бензин?
Никто не ответил, лишь только Захар нервно поправил очки на тонком, интеллигентом носу. Арсений догадался сам. Затем почесал небритый подбородок, смеющимися темными глазами оглядывая свою команду.
-Вы че, с дуба рухнули, пионеры? Однако, скажу я вам, ну и народец у нас работает.
Дым поднимался почему-то черный, словно жгли покрышку. В таком диком, таинственном и совершенно безлюдном месте их действия напоминали языческий ритуал. Было очень тихо, поэтому треск головешек отчетливо разносился по влажной, сырой после ночи низине.
Арсений щурился и хмурился, втягивал носом горьковатый запах сгорающих бревен и все никак не мог понять причины собственного беспокойства и недовольства. Словно кто-то назойливый внутри него давил на легкие и на сердце, не давая жить полной жизнью, постоянно напоминая о старом невыполненном долге, или о какой-то давней, нанесенной другу, не прощенной обиде.
Но он, как говорится, простил и отпустил Рината. И до последних событий думал о нем, как о друге, скучая по прежним временам. Но теперь все чаще к нему приходили мысли о том, не обидел ли он его чем-то? Возможно, было что-то такое, не замеченное им, что изменило их дружеские отношения на противоположные…, но ничего припомнить он не мог. Для себя уход Коваля из команды он объяснил исключительно его честолюбием. Они работали вместе одиннадцать лет. Исследовали, изучали, учились, колесили по долам и горам, выезжали на раскопки в другие страны, не спали, голодали, были разлучены с семьями. Но ощутимых результатов так и не добились. И не потому вовсе, что не везло или плохо работалось. А лишь потому, что особо ценные их находки и разработки не предавались огласке, тщательно засекречивались, тонули в тоннах бумаг, компьютерных файлах и лабораториях. Арсений думал, что его ближайший друг и напарник просто устал так сложно жить и работать впустую. В ту пору Ринату как раз исполнялось тридцать. И он заметно депрессовал, периодически жаловался на скуку и хандрил. Его накрыл кризис среднего возраста, многочисленная требовательная родня донимала упреками в несостоятельности, да еще и скоропалительная, неудачная женитьба вымотала остатки его нервов.