-Это все не про тебя. Я предупреждал. Незачем было даже начинать ввязываться в это.
-Я только не понимаю почему? Веришь? Я просто не въезжаю.
Арсений отмолчался. Про себя он все знал, поэтому даже не думал обзаводиться семьей. Если только найдется такая, способная ждать годами, сама воспитывать детей и жить без хорошего достатка. Пока не нашлась.
«Нормальность» нас не принимает. Она давится такими, как мы», —так Ринат сказал однажды. Ритке он тоже об этом говорил, в самом начале. Рассказывал и о себе и своей работе, все что мог рассказать. Она кивала, не слушая, не понимая, улыбаясь и влюбленно таращась в его непроницаемые глаза. Он ведь был красив, как киногерой, загадочен, неповторим, очень перспективен.
«У тебя не получится вытянуть его из этого», —сказал ей Арсений, резко, напрямую, в самый первый момент, какой только ему представился. –Ты должна понимать. Стандартной, «как у всех» семьи ты с ним не слепишь. Ты посмотри на него «целиком», из чего он сделан. Ты такое там увидишь... Можешь мне верить.
Рита не поверила. Она лишь хмыкнула и сверкнула на него глазами. Маленькая, смелая, уверенная. Хищная и юркая, как ласка. Требовательная, городская. «Только не она, не такая как она». – Думал про себя Арсений, с тоской глядя на молодую невесту, перетянутую в тонюсенькой талии, приподнявшуюся на высоких каблуках. На свадьбе ему было худо. Не из зависти и не из ревности. От беспокойства. Ринат был тонкий инструмент. Хрупкий, драгоценный. Его, в отличие от Арсения, можно было сломать, он уже был надломлен.
Разумеется, у них не получилось. Ринату было тридцать и, куда там, он уже совсем не кроился по нужному этой женщине лекалу. Лишнее от него уже было не отсечь. Работать вне команды он не смог. Заставляя себя, ломая и переделывая на требуемый семье лад, он начал гаснуть. Оплывшее, мятое с перепоя лицо – это все что видел перед собой Арсений последние два года. Ему было страшно, он понимал, что Ринат долго не протянет в таком состоянии. С ним случится что-то очень нехорошее. Он просил и даже умолял. Уговаривал его принять окончательное решение и угомониться. Почему-то он был уверен в нем, как в себе, был уверен, что тот одумается и вернется к работе. Но когда услышал то, что произнес Коваль, то даже не сразу поверил себе. А когда все-таки поверил, то с проклятиями выволок за разодранную рубашку и с грохотом выкинул на лестничную площадку, вызвав у соседей жуткую оторопь, ведь они все десять лет знали Арсения как чудаковатого добродушного и великодушного холостяка-путешественника, неспособного и мухи обидеть.
Сходят с ума медленно, вначале не понимая, что именно происходит. Ему так и казалось, что все как будто в порядке. Но голову как будто разнесло. Он не чувствовал ног, не ощущал усталости, жажды, голода, боли, разочарования. Не было никаких чувств, точно он превратился в машину для передвижения. Носки берцев были исцарапаны о белесые камни, кожа висела лохмотьями. Он посматривал на свою обувь и плелся следом за своей ищейкой, тощей, нечесаной, заблудившейся, только что вернувшейся домой. Черная удлиненная куртка Рината маячила среди стволов и каменных многослойных пород, темный затылок мелькал на фоне облетающих желтыми пятнами листьев. При себе у Коваля был один небольшой рюкзак. Да и тот, похоже, с одной только водой, было слышно, как она тихо плескалась.
-Это дальше, чем я думал, - выдохнул наконец Коваль. Он остановился у юной прямой сосны и наклонился, упершись руками себе в колени. –Больше не могу. Трясутся руки и ноги. Он с укоризной исподлобья глянул, поймав взгляд своего напарника. -Ты как?
-Херово. Я едва выжил в аварии. А чем ты думал? Куда ты меня тащишь? Нужно вернуться и забрать ребят.
-Нет, -Ринат продолжал исподлобья смотреть ему в глаза. –Нельзя. Ты должен помнить, что это плохое место. Ты должен понимать, о чем я говорю. А если не понимаешь, то поверить.
-Да что ты? – Арсений, точно не слушая его, огляделся.
Снизу, будто догоняя их, на растянутый, утыканный корягами и каменными глыбами почти вертикальный склон, наползала едкая, чернильная, точно облако каракатицы, жидкая тьма.
-Нужно заночевать здесь. Иначе посворачиваем шеи.
-Да как скажешь.
Внезапно навалилась дичайшая усталость. Ныли все конечности. До темноты они едва успели собрать и наломать хворост, чтобы развести дымный сырой костер. Из еды у Арсения при себе была лишь молочная шоколадка, вся измятая. У Рината – его любимый сушеный подкопченный сыр, едко пахнущий и слегка отсыревший. Но зато в его рюкзаке нашелся еще и крупнолистовой чай, и крохотный подвесной котелок, весь в несмываемой саже.