Она взяла еще одну салфетку и принялась рвать ее на части.
– Бобби мертва. Кто-то забил ее до смерти одной из ее скульптур. И Себастьян мертв. И Ник.
– Я не удивлен. – Он убил Ника собственными руками, свернув ему шею быстрым, отточенным движением. Он не встречал никого, кто заслуживал бы этого больше. Он оставил его на постели, голова его смотрела за спину, пялилась на клюющего носом цыпленка-наркомана Руди – Руди, который одно время появлялся в короткометражках Себастьяна, рассказывая истории из жизни, ширяясь героином между пальцами ног и рассказывая, как он хочет трахнуть оператора.
– Виолетта бросилась с крыши. Или, может быть, ее столкнул полицейский. Так сказал Себастьян. А Руди на улице. Может быть, Руди и навел их на меня. Джамперов. Но со мной тогда связался другой парень.
Шэд посмотрел на свой кофе. Тот остыл, а он не пользовался сейчас своей силой. Его рефлексы предупреждали его, чтоб он не задавал следующий вопрос, что каков бы ни был ответ, он повергнет его в очередную пропасть.
– Кто связался с тобой? – спросил он. – Зачем?
– Паршивые двести тысяч, – сказала она, – и я покину это тело. – Она посмотрела на него, и ее рот дернулся в улыбке. – У тебя случайно не найдется двадцати тысяч долларов?
Он смотрел на нее и чувствовал ужас: глубокий, ширившийся, готовый поглотить его.
– Двадцать тысяч? – сказал он. – Возможно, я могу достать их.
Он забронировал ей комнату в Джокертаунском отеле и сказал, что придет на следующий день и принесет еще денег. Затем он ушел, направившись на север, к зданию на Грэмерси-парк.
Он встретил ее у торговца наркотиками. Он следил за этим парнем с потрясающе оригинальным именем Аптаун Браун, смуглым, цвета плохого героина, который он продавал в Гарлеме, чтобы поддержать свое более фешенебельное существование на Пятой авеню, к востоку от Центрального парка. Коричневым был и цвет его жертв, которые кололись его дерьмом, с чем бы он его ни мешал – химикатом для очистки водопроводных труб или аккумуляторной кислотой, и которые получали остановку дыхания.
Шэд прибыл по адресу, который ему дали, прошелся вокруг здания, чтобы заглянуть в окна.
Он ожидал обычной встречи – парни в пальто и темных очках, с дипломатами и дробовиками, но увидел вечеринку. Молодые белые люди пили белое вино с содовой и импортное пиво, пока кто-то выбивал разъяренные, бряцающие аккорды из маленького кремового рояля. И среди них был Аптаун и пара других парней, которые вообще не вписывались в окружение.
Он просто вошел в дверь и сказал, что он Симон. Так он познакомился с Себастьяном, поэтом, слэшером и продюсером; Бобби, скульптором; Шелли, актрисой; Виолеттой, композитором, и Нико, режиссером, человеком, который любил режиссировать и другие маленькие драмы помимо тех, что он ставил на сцене, и намеревался отправить всех присутствовавших в комнате прямо в ад, чтоб увидеть, как они вспыхнут и сгорят там.
Шэд узнал, что его информация была верна. Это была сделка, частью которой он был. Все в комнате что-то толкали: наркотики и искусство, наркотики и деньги или наркотики и настоящую жизнь – последнее было тем, чего этот маленький круг людей жаждал, но никогда, если послушать их, не имел.
Если бы не Шелли, он бы никогда не вернулся обратно. Эти люди не были его проблемой. Его проблемой были люди, умирающие в его районе, умирающие от пуль Аптауна и от его наркотиков. Теперь он знал, почему Аптаун торговал плохой дурью. Он нашел другую нишу, в которой мог продвигаться, и его не заботило, что творится с его старыми клиентами.
Но почему-то Шэд вернулся.
Он увидел, как что-то свернуло в аллею впереди, и напрягся. Он осторожно опустил темноту и двинулся по направлению ко входу.
Посмотрев вдоль аллеи, на другом ее конце он увидел убегающую маленькую фигурку в тяжелых ботинках и бейсбольной кепке. Мелок, понял он. Уличная художница.
– Эй, – позвал он, но Мелок убегала.
Он взглянул себе под ноги. Вырисованный с педантичным вниманием к деталям, там был его портрет, портрет Шэда, одетого в ветровку, вязаную шапочку, опершегося о дверной косяк и читающего «Нью-Йорк пост» при свете уличного фонаря.