Горбунов почти увидел, как сотни тонн камня, легко оторвавшись от палубы, рухнули вниз и понеслись ко дну, рассеиваясь и захватывая с собой всю живность. Он почти увидел, как щебенка вспучила и замутила дно, как беспомощно и судорожно двигали клешнями раздавленные крабы, замирали под тяжестью рыбы, а на поверхности в свете прожектора поблескивало мокрое и помятое дно плашкоута.
– Фонарь есть? – спросил Горбунов.
– Есть, – ответил Анатолий. – Вот...
Вспыхнул слабый луч. Они сидели на потолке, а над ними в мокрых следах от сапог темнел пол кубрика. Через некоторое время под ногами появилась лужа. Вода начала просачиваться внутрь. Поплыли папиросы, шапка, бумажки...
– Что делать будем, шкипер? – спросил Анатолий.
– А ничего... Ждать будем. Хотя и смысла в этом нету. – Последние слова Горбунов добавил не потому, что уже не верил в спасение, а просто, чтоб не сглазить.
– Что... и ничего нельзя сделать?
Вера заголосила в углу, уткнувшись лицом в замусоленную плоскую подушку.
– Чего молчишь?! – вдруг заорал Анатолий. – У тебя же спрашивают! Что можно сделать?
– Ты ничего не можешь, – ответил Горбунов. – Все, что мог, ты уже сделал. Теперь отдыхай.
Горбунов представил себя на месте ребят. Они должны знать, что мы в кубрике, что можем продержаться какое-то время. Им нужно зацепить плашкоут и тащить его к берегу. Там можно добраться до нас, дождаться отлива... Значит, надо продержаться. Скоро здесь будет жарко, подумал он. Воздух уже того, давит...
– Слушай, шкипер, – заговорил Анатолий. – Может, нам уже не выбраться... Я хочу сказать тебе...
– Ну, скажи. Интересно даже.
– Глупо все вышло, по-дурному.
– Да уж куда глупее... Лучше бы вам в крытую машину забраться. Или, на худой конец, в сарай... Век бы никто не догадался. Да мало ли куда можно спрятаться... Вон свинарник второй год пустует.
– Не надо, шкипер. Когда живешь в такой дыре, разве знаешь, в какую сторону тебя завтра занесет.
– При чем же дыра? Дыра там, откуда уйти нельзя, где держат против воли. И город с троллейбусами дырой может стать... Такой дырой! А если человек свободный – нет для него дыры.
– Знаешь, шкипер, ты как хочешь... ну... подонком я себя чувствую, пойми.
– Не потому ли, что со мной связался? – негромко спросила Вера. – Может, запачкался?
– Ты не обижайся, Вера, на тебя я бочку не качу.
– Ладно, кончайте, – сказал Горбунов. – Хватит.
Говорить стало трудно. Прошло уже более часа с тех пор, как они перевернулись. Воздух сделался будто загустевшим. Вода, просачиваясь снизу, сжимала его все плотнее. Они стояли в темноте молча, ледяная вода поднялась уже почти до колен. Снаружи слышался грохот волн, перекатывающихся через дно плашкоута. Шторм не утихал.
А у ребят трос лопнул, думал Горбунов. Старый оказался трос. Свяжут? Или сумеют обрывком зацепить? А если пойдут за новым тросом, нас потерять могут. Нет, не пойдут... Да, ведь на катере один больной... Тяжело. Плашкоут обратно в море погнало... Дела...
Неловко повернувшись, Горбунов толкнул коленом что-то твердое, плавающее в воде. Оказалось – лопата. А если попробовать... Ведь между дном плашкоута и полом чуть ли не полметра... Там должен быть воздух. Свежий, чистый... Горбунов встал на табуретку и принялся лопатой долбить пол над головой. Если удастся пробить дыру, они смогут продержаться еще какое-то время. Он долбил, долбил, стараясь, чтобы острие лопаты попадало в одно место вдоль волокон досок. Горбунов почувствовал, как ему на лицо падают мелкие щепки. Но тут же, оступившись, поскользнулся и рухнул в воду. И сразу намок, отяжелел.
Удары гулко и болезненно отдавались в голове, будто кто-то колотил по ней деревянным молотком, колотил долго, по одному месту, и Горбунов снова взял лопату. Время от времени он скреб ею по потолку, нащупывал поврежденный участок, снова бил в это место. И наконец услышал шипение. Уходит воздух, подумал он.
Лопата застряла и уже не выпадала из щели. Горбунов начал вертеть ее, наклонять и, оттянув, выломал доску. Сверху хлынул свежий воздух, но тут же поднялась вода, плашкоут заметно осел. И вдруг Горбунов понял, что их только двое – Вера и он. Не слышалось дыхание третьего человека. Разведя руки, он пошел в одну сторону, в другую – Анатолия не было. Тогда он опустил руки, стал шарить ими в воде и, наконец, наткнулся на шофера. Горбунов с трудом поднял его над поверхностью воды, отдышался и принялся бить Анатолия ладонью по щекам. Бил сильно, зло, не переставая, пока шофер не закашлялся, не задергался у него в руках.
– Стой здесь, – прохрипел он, – держись за поручни.
Горбунов прошел к столу. Намокшая, пропитанная ледяной водой одежда сковывала движения, казалась непомерно тяжелой. Он забрался на стол, нашел дыру над головой и с усилием выломал еще одну доску, потом, вставив черенок лопаты, как рычагом, выломал еще одну. Теперь над ним была дыра, в которую можно было пролезть.
– Вера, – позвал он. – Давай сюда... Доберешься?
Он наугад вытянул в темноте руки и, ухватив Веру, помог ей взобраться на стол.
– Лезь туда, – сказал он. – В дыру...
– А ты?
– Лезь, говорю!
Горбунов подсадил ее. Вера ухватилась за металлическую переборку.
– Я не могу, – проговорила она сдавленно. – Здесь тесно... Задохнусь...
– Лезь... Лезь! – хрипел Горбунов, подсаживая Веру.
Потом он пошел к Анатолию, подволок его к столу и приподнял парня так, чтобы его голова оказалась в дыре.
– Тащи его! – сказал он Вере. – Можешь?
– Ну что же ты... – услышал он голос Веры.
– Не получится... Тяжел я... Не протиснусь.
Передохнув, он прошел в угол, стал на какой-то ящик, ухватившись за холодные мокрые поручни. И, уже теряя сознание, понял, что, даже если умрет, не разожмет пальцев.
...Очнулся Горбунов от ярких искр, которые сверкали у него перед глазами. Он увидел автогенное пламя и жидкие капли металла, с шипением падающие в воду. Потом, когда его уже вынесли на берег, приподнялся на локтях и оглянулся. Плашкоут косо и беспомощно сидел кормой в воде, будто мертвый кит, выброшенный на берег. Его ржавое помятое дно было вспорото, в нем зияла дыра... Как рана, подумал Горбунов.
– Благодари Вадюхина! – будто издали услышал он и увидел над собой несчастного и радостного старика. – А то что хотели делать, злодеи, – еще в море автогеном вскрыть! Затопили бы вас, как консервную банку из-под... из-под морской капусты. Вадюхин догадался, предупредил! Сначала бульдозером на берег подтащите, а потом уж режьте на доброе здоровье! Во дает старик, а! Скажи спасибо Вадюхину!
– Ну, спасибо, Вадюхин, – Горбунов улыбнулся и тронул руку старика. Вечно небритого, кричащего и пьяного старика. Он откинулся на носилках и почувствовал запах мокрых листьев, услышал шум моря, чуть скосив глаза, увидел влажные сопки. «Выживу, – подумал он успокоенно. – Теперь-то выживу».
НЕАПОЛИТАНСКИЙ РОМАНС
Однажды летним вечером, когда сопки подернулись лиловой дымкой и стали похожи на скалы Неаполитанского залива, старший инженер проектного отдела стройтреста Грышук твердо решил изменить своей жене. Он отбросил все колебания, сомнения и сказал себе, что откладывать – хватит. И вовсе не потому, что была у него девушка, которую он любил больше всего на свете и которая любила его. Не было у Грышука девушки, и любовь не испепеляла его душу. Да и не хотел он всего этого, потому что из рассказов товарищей, из анекдотов и расхожих историй хорошо знал, что такие веши, как красивая девушка или большая любовь, ни к чему хорошему привести не могут. На память невольно приходили зареванные жены, перепуганные дети, суды по разделу имущества, собрания коллективов, посвященные моральному облику, понижения в должности, урезанная зарплата... Короче – криминал.
Но когда друзья спрашивали у него, изменял ли он жене, Грышук в детали не вдавался и разговора не поддерживал.
– Было дело, – коротко отвечал он, улыбаясь задумчиво и отрешенно.
А дела-то никакого и не было. Это угнетало Грышука. Он болезненно переживал свою неполноценность и страдал. Конечно, диплом об окончании института придавал ему уверенность так же, как и должность старшего инженера. Его уважал начальник. Друзья относились к нему всерьез. Машинистки из отдела не прочь были переброситься с Грышуком двусмысленной шуткой. Они видели, что это как-то будоражит его, во всяком случае, не оставляет равнодушным.