Эффектный трюк нежити поднял в воздух облюбованной мною могилы тучу кладбищенской земли. В результате я сначала чихала — до звона в голове, а затем долго и с чувством пинала земляную стену. Это ж надо так попасться! И как теперь выбираться отсюда?
— Вика! — проникновенно протянул Ахурамариэль. — А хочешь, ты обозлишься еще больше?
«Не хочу, — отмахнулась я. — Нет бы утешить хрупкую беззащитную девушку, попавшую в безвыходное положение, а ты все гадость сказать норовишь».
— И все-таки я скажу… — Меч выдержал эффектную паузу. — Ты сыграла в могилу при жизни по собственной глупости.
«Сам дурак! — насупилась я. — Вместо того чтобы разводить незаслуженную критику в мой адрес, лучше бы помог выбраться из ямы. К тому же я не виновата, что могила попалась как раз на моем пути. Такое в принципе может случиться с каждым».
— Не скажи. Такое случается только по двум причинам. Первая, если человек не удосужился смотреть под ноги. Вторая, если одна рассеянная ведьма напрочь забыла, что явилась на праздник на метле и поперлась через кладбище пешкодралом, очевидно, из-за неистребимой любви к пешим ночным прогулкам. Иначе я никак не могу объяснить такой казус.
Я взвыла от разобравшей меня досады. Какая же я дура!
— Ну не отчаивайся, не такая уж и дура… Просто недалекого ума.
«Умеешь же ты утешить», — злобно прошипела я, и с досады в очередной раз пнула земляную стену.
В это время команда истребителей собралась за уцелевшими остатками стола, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию. Богданова-старшего усадили напротив. Он дрожал мелкой дрожью, но держался молодцом, даже почти не заикался. Аркадий благополучно валялся в обмороке. Откачивать его никто не стал и нюхательных солей не предлагал, из-за отсутствия таковых. К присутствию хозяйского отпрыска, мирно возлежащего где-то в пределах зрения, относились спокойно, как будто это был оригинальный предмет меблировки.
— Итак… — Третьяков мужественно поборол мощный зевок и устремил на оппонента взгляд проницательных глаз. — Попробуйте внятно объяснить, что здесь произошло. Не волнуйтесь… сосредоточьтесь… постарайтесь говорить членораздельно и обстоятельно. Поверьте, любая, даже незначительная на первый взгляд, деталь может оказаться самой полезной…
Валерий честно попытался выдать требуемое серьезному до ужаса начальству с проникновенным, напоминающим рентген взглядом, для чего постарался собрать упорно разбегающиеся во все стороны мысли и свел глаза в кучку. Но слов явно не хватало, пришлось помогать жестами, отчего мужчина стал напоминать жуткую помесь недоенной неделю коровы с ветряной мельницей и водяным насосом.
— Дело ясное, что дело темное, — тяжело вздохнул Филипп. — А где Вика? Ты это хотя бы можешь объяснить?
Богданов выдал нечто несвязное и запутанное, как лабиринт на острове, где обитал легендарный Минотавр. Тут даже нить Ариадны оказалась бы бессильна, так как хозяин вечера путался в показаниях, выдавая совершенно противоположные версии. По его словам выходило, что ведьму сначала порвал волколак на множество маленьких кусочков, затем она встала и ушла на поиски нежити. Причем ушла куда-то в сторону кладбища и теперь наверняка призывает местных упырей к порядку, а те благоразумно прячутся от беспредельщицы по гробикам, заикаясь и крестясь. Следствие зашло в тупик.
— Предлагаю всем лечь спать, — широко зевнул Филипп. — В конце концов, утро вечера мудренее. Да и волколак после такого ужина наверняка заработал себе несварение.
— Поддерживаю, — кивнул Третьяков. — Утром останки ведьмы искать сподручнее.
— Да вы что?! — возмутился Максим. — Так и бросите ее там одну, в обществе распоясавшегося волколака?
— Ну-у-у, — задумчиво протянул Филипп. — На твоем месте я бы не стал спешить с выводами. Еще неизвестно, кто из них больше распоясался. Насколько я знаю Викторию, нельзя спешить с констатацией ее смерти раньше, чем не произведен контрольный выстрел в голову.
— Ага. Да и в этом случае не мешает вбить осиновый кол в сердце для пущей подстраховки.
Макс обиженно засопел. Вчера была пятница, тринадцатое, и он тоже прекрасно провел время на шабаше в компании прекрасной Вериоки. Что-то подсказывало ему, что Вериока не простит ему гибель подруги. Возле старой яблони с тихим шорохом скользнул в обморок кот. К распластавшейся на траве тушке бесшумно спланировал филин и принялся обмахивать сомлевшего фамилиара крыльями, как опахалом.
— Надо же, какие мы нервные, — бормотал Филька. — Прямо Анна Каренина… Да ты не волнуйся, болезный, отыщем мы твою ведьму. Эк его скрутило… Вась, ну хочешь, я из желудка волколака ее извлеку и пред очи твои представлю?
При этом щедром предложении со стороны пернатого оборотня открывший было глаза Васька с тихим стоном схватился лапкой за сердце и рухнул в беспамятство.
— Опять?! — возмутился несправедливостью жизни филин, и от постигшего его птичье тело жестокого разочарования с чувством пнул сомлевшую тушку лапой. — И чего в фамилиары таких нервных берут? Не понимаю! Вот из меня фамилиар вышел бы очень даже ничего. А что? Вика — ведьма привлекательная, я чертовски привлекательный. Так чего ей время терять с этим неженкой?
Яростный мяв пронзил ночной воздух, и в беззащитную шею оборотня вцепились сразу четыре кошачьи лапы и принялись душить. Вскоре под яблоней катался плотный комок из двух тел, азартно мутузящих друг друга лапами-крыльями с применением клюва и когтей. В воздухе кружились клочки шерсти и пучки перьев.
Утро застало меня в могиле. Странно просыпаться в чьем-то захоронении. Никогда не думала, что смогу заснуть рядом со скелетом. День лениво разгорался на востоке, по земле мягко и сыро стелился плотный туман, как струйки молока в стакане воды. В утреннюю тишину вклинился посторонний звук — это и нарушило мой беспокойный сон. Я чутко прислушалась. Просто поразительно, как невольное заточение под землей обостряет чувственное восприятие.
По кладбищу действительно брел человек. Это был тридцатилетний пастух Яшка по кличке Рыжак. Загоревший почти до черноты негра от постоянного пребывания на свежем воздухе, со всклокоченной черной шевелюрой, с трудом уместившейся в полотняной кепке, нетвердой походкой человека, проведшего бессонную ночь в компании верных друзей, пьющих все, что горит, он пробирался зигзагами средь могил, сильно рискуя повторить мой подвиг и низвергнуться под землю. Мужчина нежно, как заботливая мамаша новорожденное дитя, прижимал к себе практически целую четвертинку первача. Его ничуть не смущало, что через полчаса хозяйки соседнего села Крутогорье предоставят его попечению своих милых буренок. Заветная четвертинка грела сердце пастуха лучше крынки парного молока или целого самовара горячего чая с малиновым вареньем.
Появление на кладбище еще одной живой души (или неживой, если это нежить) заставило меня воспрянуть духом. Прямо сейчас я была бы рада даже волколаку. Поразительно, как ночь, проведенная в могильной сырости в размышлениях о бренности бытия, заставляет ценить любое общество.
— Э-э-эй! — закричала я, прыгая на месте и размахивая руками, хотя прекрасно понимала, что в яме меня никто не увидит, если только не подойдет к самому краю.
Шаги остановились.
— Кто здесь? — напряженно поинтересовались сверху.
— Кто, кто… Ведьма без пальто! Вытащите меня отсюда, а то околела совсем.
— Околела, говоришь? — подозрительно поинтересовались сверху. — А чего в могиле не лежится?
— Алё! Мужик! Ты сам-то никогда не пробовал в могиле спать? Здесь неудобно, сыро и фоб постоянно мешает. Еще кости везде валяются…
Наверху впечатлились величиной моего горя.
— Так такова ваша покойничья доля. Живым по земле ходить… Мертвым под землей лежать.
Нет. Ну откуда в этой глуши, в столь ранний час, взялся этот доморощенный философ? Вечно мне везет на каких-то придурков.
— Слышь, мужик, кончай издеваться! Вытащи меня отсюда. Нет, ну правда холодно.