После этих слов Паша очнулся у себя дома. На столе валялись пустые водочные бутылки, остатки засохшей закуски, окурки. Этой ночью выпито было много, впрочем, как и всегда. После потери дочери отец пристрастился к спиртному, но в слова пришедшей к нему в видении старухи охотно поверил, потому что знал — Катины похитители были не из этого мира.
Пока Митя уплетал угощение, Паша накрывал на стол, одновременно разговаривая с ним.
— Мить, мы далеко уехали от дома и тебе некуда бежать. Здесь, в лесу, живут медведи и голодные волки, которые не прочь поохотиться на такого хорошего мальчика как ты. Понял? — ребенок кивнул и уставился на похитителя мокрыми глазами, его лицо было перекошено в скорбной гримасе. Чтобы не разгневать незнакомца, способного на самые страшные деяния, он пытался не показывать эмоций, сокрушительной волной обрушавшихся на него. Но мальчик был не в силах сдержать слезы, ведь долгое время утопал в отчаянии и горе. — Этим я хочу сказать, что тебе не стоит пытаться сбежать, когда я ненадолго отлучусь, — мужчина протер стол от грязи, накрыл его пестрой скатертью, расставил праздничную посуду и переложил в нее сладости. Также на стол он поставил бутылку водки и стопку, а когда завершил сервировку, предупредил пленника, чтобы тот ничего не брал со стола до полуночи. Когда елка была установлена, а игрушки развешаны на ее ветвях, мужчина взял топор, канистру и направился к выходу.
— Смотри мне, Митяй! Я всё равно догоню. Попытаешься сбежать — мало не покажется! Понял? — прикрикнул он в конце, а когда мальчик горько завыл, похититель вышел из избы, хлопнув дверью.
Церковь стояла напротив неприметного деревянного колодца. За машиной его было даже не видно, но с высоты, где находился крест, можно было увидеть и сгнивший колодец, и каждую избу безымянного поселка. Дверь в церковь висела на нижней петле. В небольшое отверстие дверного проема, сквозь мрак брошенного помещения, Паша видел разруху. Трухлявые перекрытия обрушились в центр святого убранства. Темные очертания деталей интерьера было не разобрать сквозь снегопад и ночную мглу. «Так-то лучше. Не хватало мне там еще встретиться взглядом со святыми ликами», — подумал охотник и неуверенно проследовал к зданию. Похититель снял с себя свитер, бросил его на снег и, не скупясь, плеснул на него бензин. Потом обмотал свитером первую подходящую доску, которую нашел в здании, и, чтобы факел не успел прогореть, принялся быстрее поливать бензином пол, выцветший, заплесневелый иконостас, разрушенный временем алтарь и те стены, где когда-то на прихожан смотрели святые.
Когда дело было сделано, он швырнул факел в центр нефа и поспешил обратно в избу. На полпути, услышав громкий треск, грешник обернулся. В глубокий снег со скрипом упал веками возвышавшийся над поселением крест. В окнах храма появилось оранжевое зарево: огонь постепенно набирал силу, пожирая святыню. Павел невольно застыл на месте. Под завывание ветра, будто шептавшего грешнику проклятия, мужчина уставился на содеянное. В каком-то колдовском, чрезвычайно сильном пламени, за мгновение объявшем здание, погибала святая обитель. Адское пламя озарило округу. Стало светло. Снег отражал огонь, в котором, как казалось преступнику, погибала надежда пережить эту ночь. Он ощутил смятение, ужас, уныние. Беспомощный и напуганный человек стоял на коленях и, рыдая, шепотом просил прощение у Христа до тех пор, пока огонь не ослабил древесину настолько, что церковь рухнула, став догорающим пепелищем.
К полуночи изба хорошо прогрелась и, несмотря на множество прорех в кровле и щелей в заколоченных окнах, внутри было комфортно без верхней одежды. Павел посадил Митю в мешок, предварительно привязав веревкой к себе. Тянущуюся из горловины мешка веревку скрывала поверх брошенная куртка мальчика. Чтобы получше скрыть веревку, пущенную по-над стенами избы, мужчина погасил свечи, оставив лишь слабое мерцание тлеющих углей в открытой топочной дверце. Ребенок сидел в мешке тихо, как хотел похититель. Положив ружье на колени, охотник сидел, опершись о белый печной бок, не спуская глаз с мешка, служившего темницей для невинной души. Грешник прекрасно понимал, что жизнь мальчишки зависит только от него. Сомнения терзали похитителя с тех пор, как он увел Митю, ждавшего у школы своих родных. Родители задержались на какие-то жалкие минуты, ставшие для них роковыми. Преступник хорошо запомнил, как грубым и резким движением схватил ребенка, как закрыл лицо марлей, пропитанной хлороформом. С каждым воспоминанием и раздумьем, сомнения становились сильнее.