– Сэр, вы поступили к нам с глубокой раной…
– Черт с ней. Дайте зеркало.
– Зеркало?
Я вздохнул.
– Да, зеркало. Чтобы я мог посмотреть, хорошо ли меня заштопали.
– Сэр, если вы врач…
– Принесите зеркало.
И зеркало, и стакан воды прибыли на удивление быстро. Сначала я взял стакан и единым духом осушил его. Вода показалась мне чертовски вкусной.
– Вы бы помедленнее, сэр, – посоветовал стажер.
– Сорок – не такое уж плохое гаматокритное число, – ответил я ему, поднимая зеркало повыше и изучая порез на любу. Я злился на врачей, и это помогало забыть о боли. Разрез был ровный, плавно изогнутый и шел от брови к уху. Мне наложили примерно двадцать швов.
– Давно меня привезли? – спросил я.
– Час назад, сэр.
– Перестаньте величать меня сэром и возьмите новую пробу на гематокритное число, – велел я им. – Надо выяснить, нет ли у меня внутреннего кровоизлияния.
– Пульс у вас всего семьдесят пять, сэр, а цвет кожи…
– Действуйте!
Повинуясь моим указаниям, стажеры взяли ещё одну пробу, пять кубиков.
– Господи! – в сердцах воскликнул я. – Это же всего-навсего гематокрит!
Стажер виновато взглянул на меня и поспешно вышел. Видимо, работа в неотложке не идет на пользу. Ребята слишком расхлябанны. Чтобы установить гематокритное число, нужно не больше одного кубика крови. Достаточно проколоть палец.
– Меня зовут Джон Берри, – сообщил я другому стажеру. – Патологоанатом из Линкольновской.
– Да, сэр.
– Не надо записывать.
– Да, сэр, – он отложил блокнот.
– Я не ложусь в больницу, так что не нужно оформлять никаких бумаг.
– Сэр, на вас напали грабители…
– А вот и нет. Я споткнулся и упал. По собственной глупости.
– Сэр, характер увечий показывает…
– Мне плевать, если характер увечий отличается от описанного в учебниках. Я сообщил вам, что случилось, и дело с концом.
– Сэр…
– Не надо спорить, – отрезал я.
На белом халате стажера запеклись капельки крови. Надо полагать, моей.
– На лацкане нет таблички с именем, – заметил я.
– Так точно.
– Лучше бы нацепили. Мы, больные, не любим общаться незнамо, с кем.
Стажер глубоко вздохнул.
– Сэр, я – студент четвертого курса.
– О, боже.
– Сэр…
– Послушай, сынок, лучше тебе сразу кое-что уразуметь, – сказал я, радуясь тому, что впал в ярость: ведь она давала мне силы. – Может, тебе и интересно провести месяц стажировки в неотложке, но для меня все происходящее – далеко не забава. Позови доктора Хэммонда.
– Кого, сэр?
– Доктора Хэммонда, старшего ординатора.
– Хорошо, сэр.
Стажер пошел прочь, а я подумал, что, вероятно, был чересчур суров с ним. В конце концов, он только учился. И, похоже, был славным малым.
– Кстати, это вы накладывали швы? – спросил я.
– Да, – после долгого неловкого молчания ответил он.
– Хорошая работа.
Стажер улыбнулся.
– Спасибо, сэр.
– Перестаньте «сэрить». Вы осмотрели рану, прежде чем зашить ее?
– Да, с… Да.
– Какое у вас впечатление?
– Разрез удивительно ровный. Мне показалось, что он сделан бритвой.
Я усмехнулся.
– А может, скальпелем?
– Простите?
– По-моему, вам предстоит довольно интересная ночь, – ответил я. – Позовите Хэммонда.
Когда я остался один, боль снова взяла меня в оборот, вытеснив все мысли. Особенно сильно болел желудок, как будто я проглотил шар для игры в кегли. Я перевернулся на бок. Стало полегче. А вскоре появился Хэммонд в сопровождении вышеупомянутого студента четвертого курса.
– Привет, Джон, – сказал он.
– Привет, Нортон, как делишки?
– Я не видел, как тебя привезли, иначе…
– Неважно. Твои ребята прекрасно справились.
– Что с тобой стряслось?
– Несчастный случай.
– Тебе ещё повезло, – рассудил Нортон, осмотрев рану. – Порез неглубокий. Кровь хлестала струей, хотя по гематокритному числу этого не скажешь.
– У меня большая селезенка.
– Возможно. Как ты себя чувствуешь?
– Погано.
– Голова болит?
– Уже не так сильно.
– Тошнота? Сонливость?
– Да брось ты, Нортон.
– Лежи спокойно. – Он достал маленький фонарик и осмотрел мои зрачки, потом взял офтальмоскоп и проверил глазное дно, после чего занялся руками и ногами, дабы убедиться, что они не утратили чувствительность.
– Видишь, – сказал я. – Все в порядке.
– Возможно, у тебя гематома.
– Черта с два.
– Я хочу, чтобы ты остался на сутки. Понаблюдаем.
– Не получится. – Я сел на постели и поморщился от боли в желудке. – Помоги мне встать.
– Боюсь, что твоя одежда…
– Искромсана в клочья? Я знаю. Раздобудь мне белый халат.
– Белый халат? Это ещё зачем?
– Я хочу быть на ногах, когда привезут остальных.
– Каких ещё остальных?
– Потерпи немного, – ответил я.
Студент спросил, какой у меня размер, и отправился за халатом, но Хэммонд удержал его.
– Минутку. – Он повернулся ко мне. – Халат ты получишь, но при одном условии.
– Господи, Нортон, нет у меня никакой гематомы, разве что субдуральная, а она может проявиться и через несколько недель или месяцев.
– А может, эпидуральная.
– На снимках черепа не видно ни одной трещины.
Эпидуральная гематома образуется внутри черепной коробки при разрыве артерии вследствие пролома кости. Такое кровоизлияние увеличивает давление на мозг и может привести к смерти.
– Ты сам сказал, что рентгенолог ещё не видел их.
– Боже мой, Нортон, я же не восьмидесятилетняя старуха…
– Я дам тебе белый халат, если ты пообещаешь остаться тут до утра.
– Но не оформляй госпитализацию.
– Ладно, проведешь ночь в неотложке.
Я нахмурился. Похоже, выхода не было.
– Хорошо, я остаюсь.
Студент пошел за халатом. Хэммонд покачал головой.
– Кто это тебя отделал?
– Потерпи, скоро увидишь.
– А ты изрядно настращал стажеров.
– Я не хотел, но они малость расслабились.
– В рентгеновском сегодня дежурит Харрисон, – сказал Хэммонд. – Тот ещё коновал.
– Думаешь, меня это волнует?
Студент принес халат, и я оделся. Это было странное чувство: я уже много лет не облачался в белое. А ведь когда-то я даже гордился своей униформой. Теперь же ткань показалась мне жесткой, и я чувствовал себя неловко.
Кто-то разыскал мои мокрые окровавленные башмаки. Протерев их, я обулся. Я устал и совсем ослаб, но не мог позволить себе отдохнуть. Надо было покончить с этим делом уже сегодня ночью. Да, непременно.
Я выпил кофе и съел бутерброд, безвкусный, как бумага. Но подкрепиться было необходимо. Все это время Хэммонд оставался со мной.
– Кстати, я навел справки о Романе Джонсе, – сказал он.
– Да?
– Он обращался к урологу. Почечная колика. Взяли анализ мочи.
– И что же?
– Гематурия. Нуклеированные эритроциты.
– Понятно.
Классическая история. В клиники часто обращаются с жалобами на острую боль в нижней части живота и затрудненное мочеиспускание. Наиболее вероятный диагноз в таких случаях – камни в почках, один из пяти самых болезненных недугов, известных медицине. Почти сразу же после постановки диагноза пациенту дают морфий. Но, чтобы подтвердить необходимость инъекции, врач требует сначала взять анализ мочи на наличие крови. Камни в почках обычно вызывают раздражение и незначительные кровотечения в мочеиспускательном канале.
Наркоманы знают, что, пожаловавшись на камни в почках, довольно легко получить морфий, и нередко симулируют колику, причем некоторые – весьма искусно, со всеми симптомами. Когда их просят сдать мочу на анализ, они запираются в туалете, мочатся в баночку, прокалывают палец и роняют в склянку капельку крови.
Но у многих морфинистов кишка тонка пустить себе кровь, и они используют куриную. В эритроцитах курицы есть ядра, в человеческих – нет. На этом и попадаются. Нуклеированные эритроциты в крови пациента, жалующегося на почечную колику, почти всегда помогают разоблачить симулянта, а значит, заведомого наркомана.