– Да, Сеймур, – сказала матрона. – Чем он занимался до армии?
И снова меня озарила искорка интуиции, подсказавшая, что матроне известно о нем гораздо больше, чем она по той или иной причине готова признать. Казалось, ей, во всяком случае, прекрасно известно, что Сеймур до призыва преподавал английский – что он был профессором.
Профессором. Более того, когда я взглянул на нее, на секунду меня охватило пренеприятное ощущение, что ей даже, возможно, известно, что я брат Сеймура. Но лучше было не думать об этом. Вместо этого я посмотрел на нее исподлобья и сказал:
– Он был подологом.
Затем я резко повернулся и стал смотреть в окошко. Машина уже какое-то время стояла, а я только обратил внимание на звук военных барабанов, доносившийся откуда-то издалека, со стороны Лексингтон или Третьей авеню.
– Это парад! – сказала миссис Силсберн.
Она тоже обернулась. Мы были на верхних Восьмидесятых. Посреди Мэдисон-авеню стоял полисмен и перекрывал все движение на север и юг. Насколько я видел, он его просто перекрывал; то есть не перенаправлял ни на восток, ни на запад. Три-четыре машины и один автобус ожидали движения на юг, а наша машина оказалась единственной, двигавшейся из центра к окраине. На ближайшем углу и там, где было видно боковую улицу, шедшую из центра к Пятой авеню, люди стояли вдоль бордюра и на тротуаре в два-три ряда, ожидая, очевидно, пока отряд солдат, медсестер, бойскаутов или кого-то еще оставит свой пункт сбора на Лексингтон-или Третьей авеню и пройдет мимо них маршем.
– О господи. Этого еще не хватало, – сказала матрона.
Я обернулся и чуть не столкнулся с ней головой. Она подалась вперед, прямо между нашими с миссис Силсберн сиденьями. Миссис Силс-берн тоже к ней повернулась, с выражением мучительной отзывчивости на лице.
– Мы можем проторчать тут несколько недель, – сказала матрона, пытаясь рассмотреть что-то через водительское окно. – Я сейчас должна быть там. Я сказала Мюриел и ее маме, что буду в одной из первых машин и доберусь до дома минут за пять. О боже! Неужели мы ничего не можем поделать?
– Я тоже должна быть там, – сказала миссис Силсберн, весьма поспешно.
– Да, но я ей дала обещание. В квартире будет полным-полно разных полоумных тетушек и дядюшек, и полнейших незнакомцев, и я сказала ей, что буду охранять ее с десятком гвардейцев и позабочусь, чтобы ее не слишком тревожили… – она не договорила. – О боже. Это ужас.
Миссис Сисберн издала натянутый смешок.
– Боюсь, я одна из этих полоумных тетушек, – сказала она. Она явно была оскорблена.
Матрона посмотрела на нее.
– Ой… простите. Я не имела в виду вас, – сказала она и вернулась на заднее сиденье. – Я просто имела в виду, что у них такая маленькая квартирка и, если все станут туда набиваться десятками… Понимаете, что я имею в виду.
Миссис Силсберн ничего не сказала, а я не стал смотреть на нее, чтобы понять, насколько серьезно ее оскорбило замечание матроны. Хотя я помню, что был впечатлен или, скорее, поражен интонацией матроны, извиняющейся за опрометчивое высказывание о «полоумных тетушках и дядюшках». Извинение было искренним, но в нем не чувствовалось ни смущения, ни тем более заискивания, и на секунду мне показалось, что, при всем ее наигранном негодовании и показной суровости, в ней действительно есть нечто гвардейское, нечто достойное уважения. (Готов безотлагательно признать, что мое мнение в данном вопросе имеет ценность весьма условную. Я часто проникаюсь чрезмерной симпатией к людям, знающим меру в извинениях.) Суть, однако, в том, что именно тогда во мне впервые шевельнулось легкое неодобрение пропавшего жениха, едва ощутимое порицание за его необъяснимое самоустранение.
– Посмотрим, нельзя ли тут чего-то предпринять, – сказал муж матроны. У него был голос человека, сохраняющего спокойствие под обстрелом. Я почувствовал, как он развертывается у меня за спиной, а затем его голова внезапно втиснулась в узкое пространство между мной и миссис Силсберн. – Водитель, – сказал он властным голосом и подождал ответа. Водитель не замедлил откликнуться, и тогда в его голосе чуть прибавилось мягкости, демократичности: – На сколько, по-вашему, мы тут застряли?