Я не сказал бы, что мы были действительно дружны с Джадом, мы никогда не делились подробностями личной жизни или чем-то в этом роде, — но между нами установилась та специфическая близость двух парней, которые занимаются одним и тем же бизнесом и которые на протяжении многих лет вместе убивали время, в нашем случае в ожидании поезда на платформе станции Порт-Честер. Он был, что называется, хорошим парнем, но от наших с ним бесед я никогда не получал оригинальных идей или проницательного понимания. Он знал бесконечно больше о бейсболе, чем о фондовом рынке. Я помню, как он каждое утро брел по своему обыкновению по рябому цементу платформы — крупный, раскормленный мужчина средних лет, слегка взъерошенный и в грязных туфлях. Его лице обладало благородными чертами, но глаза давным-давно опустели.
По утрам Джад двигался неуверенно, как человек с похмельной головной болью, что было неудивительно, учитывая его страсть к ежедневному употреблению мартини. «Я чувствую себя совершенно измотанным, — говорил он. — Проклятый бизнес». Занятие институциональными продажами предъявляетспецифические требования к психике и душевному состоянию. Джад выпивал не менее одного мартини за ланчем, два в ожидании поезда по пути домой и еще как минимум два — дома со своей «старой леди» (так он называл свою жену), чтобы «притупить головную боль».
Мы никогда не говорили с ним о том, что является причиной головной боли, которую он все пытался успокоить, но я почти уверен, что ее причина — постоянное напряжение и переживания, а также недостаток того, что психологи называют удовлетворением от работы, Джад занимался институциональными продажами в течение долгого времени. Работая на Hudson, он обслуживал 30 крупных нью-йоркских и бостонских институциональных счетов и, разговаривая с клиентами, любил вставлять в свою речь умные слова, произнося их так неискреннее, что было очевидно: он не знает, что они на самом деле означают. На его глазах портфельные управляющие приходили и уходили, но поскольку он становился старше, ему казалось, что новые сотрудники становятся все моложе, и как-то раз он поделился со мной тем, что ему все труднее устанавливать контакт с молодежью.
Сейчас институциональными продажами занимаются молодые люди. Улыбка и сияющая обувь не имеют никакого значения. Действительно хороший продавец — друг портфельного управляющего, доверенное лицо и генератор идей. Пятидесятилетнему мужчине трудно конкурировать с тридцатилетними восходящими звездами из Fidelity или Moore Capital. Трейдеры крупных инвестиционных компаний предпочитают проводить время за выпивкой или игрой в мяч со своими ровесниками. Что же касается серьезных парней из хеджевых фондов, у них вообще не было времени на общение с Джадом. Он знал по именам всех, кто имеет вес в этом бизнесе, — Кингдон, Куперман, Дракенмиллер, — но они лишь презрительно игнорировали его.
В большинстве случаев для Джада было удачей, если ему удавалось поговорить хотя бы с обладавшими приятными голосами секретарями или с кем-нибудь из младших трейдеров. Сами управляющие фондами были недоступны и высокомерны, если их дела шли хорошо, либо занимались нытьем и пребывали в дурном настроении, когда вступали в полосу неудач. Но худшим из них Джад всегда считал Дика Райнландера из Pinnacle Partners. В конце 1990-х годов фонд Pinnacle Partners показывал хорошие результаты, а в 2001 и 2002 годах, придерживаясь в основном «коротких» позиций, фонд обеспечивал 20 %-ную доходность и в итоге собрал под своим управлением 4 млрд долл. Однако поговаривали, что заслуга Райнландера в этом успехе не велика, поскольку в те годы «медвежьего» рынка любой, кто имел мужество продавать в «шорт» акции технологических компаний быстро и без разбора, мог выглядеть инвестиционным гуру. Затем погода изменилась, и Pinnacle Partners пришлось бороться из последних сил. Некоторые ехидно сравнивали Райнландера с дрессированной собачкой, которая умеет показывать всего один трюк.
Так или иначе, в большинстве случаев, когда Джад звонил в Pinnacle Partners, его звонок перенаправлялся в голосовую почту. Время от времени, если секретарь помнил о подаренных ему на Рождество конфетах и в том случае, если большой босс пребывал в благостном расположении духа и не находил для себя занятия поинтереснее, Джад получал шанс донести до него свежие рекламные предложения от Hudson. Райнландер в таких случаях реагировал на речь Джада молчанием. Он не говорил абсолютно ничего кроме «спасибо», когда тот заканчивал свое выступление. Большинство портфельных управляющих начинали давать непрошеные советы или хотя бы поддакивали, даже если их совершенно не интересовало предложение Джада. Но не Райнландер. Он вообще не издавал ни звука; это походило на разговор с самим собой в пустой комнате. Покидая его кабинет, Джад чувствовал себя глупо и униженно, но он должен был делать эту работу, поскольку находился в зависимости от Pinnacle Partners.
И, конечно, ему не могло нравиться отношение работающих в фондах энергичных молодых аналитиков, к которым он иногда обращался со своими предложениями о продажах. Они реагировали на него так, как будто заранее знали все, что он собирается им сказать. Они задавали ему тупые вопросы из курса школы бизнеса о фундаментальной оценке компаний, акции которых им предлагались, о свободных денежных потоках и прочих вещах, о которых Джад ничего не знал, и, таким образом, они разрывали его предложение в клочья. Я почти уверен, что после последнего бокала мартини в пятницу вечером перед вопящим телевизором, когда сознание Джада начинало заволакивать белым туманом, он жаловался себе и «старой леди» (если она когда-либо интересовалась его мнением), что управляющие активами и их аналитики выслушивают его предложения не из-за ценности принесенной им информации, а лишь вследствие навязчивого опасения упустить что-нибудь действительно важное.
Они считали его серым неудачником, никогда не знавшим вкуса побед, и он не осуждал их за это. Он почти всегда вставал на рынке не на ту сторону, и его инвестиционные идеи имели странное свойство умирать, едва появившись на свет. Его рекомендации покупать всегда разочаровывали своих последователей, поскольку рекомендуемые им компании немедленно оказывались втянуты в рискованные сделки, им предъявлялись иски антимонопольного комитета, они вдруг показывали плохой доход, либо их топ-менеджер падал замертво от сердечного приступа. Если он советовал продавать акции какой-либо компании, она тут же внезапно выигрывала крупный тендер, или спекулянты начинали раскручивать их цену. Все, что он покупал, падало, все, что он продавал, немедленно поднималось.
Тайна Wall Street Journal Джада
Каждое утро, когда Джад покупал себе экземпляр Wall Street Journal в набитом жителями пригородного района здании Порт-
Честерского вокзала у говорливого слепого старика, который уже в течение многих лет продавал там газеты и кофе, он не испытывал чувство энтузиазма или предвкушения. Некоторые люди имеют обыкновение буквально пожирать Journal; они полны надежд найти там какие-либо новости или сообщения, которые дадут им выгодное инвестиционное решение или идею, но для Джада вялое перелистывание страниц этой газеты было скорее ежедневным ритуалом, который он выполнял как некую профессиональную повинность без особого энтузиазма. Однажды он удивил меня несвойственной ему оригинальностью мысли, сказав: «Попытка узнать, что происходит в мире, читая газеты, похожа на попытку определить точное время по подержанным часам».
Все, что я написал выше в этой главе, было лишь вступительной частью к таинственной истории Джада и Wall Street Journal, которая действительно начинается только сейчас и основана на том, что рассказал мне сам Джад, лежа в больничной палате под кислородным аппаратом. Так или иначе, тем февральским утром Джад как обычно ехал на работу в поезде, таком же потрепанном, как и он сам, и лениво просматривал Journal. Более тщательно он изучал только титульный лист, список самых активно торгуемых акций и информацию, относящуюся к тем нескольким бумагам, которые он имел. Затем он без всякой охоты пытался прочитать несколько аналитических отчетов Hudson, но вскоре его глаза слиплись, и он просто дремал оставшуюся до Нью-Йорка часть пути. Обычно он оставлял свою газету в поезде, но тем особенным утром он был рассеян более обычного и, выйдя из поезда и обнаружив, что все еще несет газету с собой, он выбросил ее в урну на платформе Центрального вокзала.