– Черт бы их всех взял! – воскликнул я громко, поскольку все равно меня никто не слышал, после чего присел, чтобы перевести дух.
Я сидел и сидел, глядя на женщину, – минуту, а может, и две – и меня захлестывали не мысли, а эмоции. Слишком тяжко было на душе, чтобы о чем-то думать. Злился я на Вульфа, не на себя – тело я нашел в десять минут седьмого, так что, если б он спустился сюда со мною ровно в шесть, мы могли бы успеть ее спасти. Затем я дотянулся до внутреннего телефона и позвонил Вульфу в его апартаменты. Когда он снял трубку, я сказал:
– Все в порядке, спускайтесь. Ее нет.
И нажал на рычаг.
В оранжерею шеф всегда поднимается на лифте и даже спускается на нем оттуда, но покои его всего на один пролет лестницы выше, чем кабинет. Услышав, что дверь его комнаты открылась и затем снова закрылась, я встал, занял позицию прямо перед трупом дюймах в шести от головы, скрестил на груди руки и устремил взгляд на дверь.
Послышались шаги – и шеф вошел. Он переступил порог, остановился, взглянул на тело, перевел взгляд на меня и пророкотал:
– Ты же сказал, что ее нет!
– Так точно, сэр, ее нет. Она мертва.
– Чушь!
– Да нет, сэр. – Сказал я, затем посторонился и добавил: – Взгляните сами.
Он подошел поближе все еще глядя туда же, куда и раньше, – на лежавший на полу труп. Секунды через три он обошел вокруг тела, сел в свое огромное, сделанное на заказ кресло, стоявшее у письменного стола, сделал глубокий вдох и не менее глубокий выдох.
– Предполагаю, – проговорил он, против обыкновения тихо, – что женщина эта была жива, когда ты ушел отсюда и поднялся наверх, ко мне?
– Да, сэр. Сидела в этом кресле. Она была здесь одна, да и пришла без всяких спутников. Дверь, как всегда, была заперта. Фриц ушел в магазин, я вам говорил об этом. Когда я ее обнаружил она лежала на боку, я повернул ее на спину, чтобы узнать, дышит ли она, – после того как разрезал сдавливавший ее шею галстук. Потом позвонил доктору…
– Какой еще галстук?
Я показал пальцем на стол.
– Тот самый, который вы здесь оставили. Шея была туго им обернута. Очевидно, женщину сперва оглушили вот этим куском нефрита – я показал пальцем на ковер, – но смерть наступила от удушья – галстук прекратил доступ кислорода в легкие, и она задохнулась – видите, какое у нее лицо? Я разрезал…
– Ты смеешь высказывать предположение, что ее задушили моим галстуком?
– Я не высказываю предположение, а утверждаю. Узел туго затянули, длинным концом еще раз обвязали шею и связали его с коротким концом – заметьте, узел не морской, а, как называют его моряки, «бабий», то есть завязанный неправильно. – Я подошел к тому месту, где лежал брошенный мною галстук, поднял его и положил на письменный стол. – Рискну предположить, что если галстук не лежал бы тут, как будто был специально приготовлен, убийце пришлось бы искать какое-нибудь другое орудие, может быть, носовой платок. Также осмелюсь заметить, что если бы вы спустились немного раньше…
– Замолчи!
– Хорошо, сэр.
– Это уже становится невыносимо!
– Да, сэр.
– Я никогда не смогу с этим примириться.
– Конечно, сэр. Я могу сжечь галстук, и мы скажем Кремеру, что, удушив ее чем-то, – неизвестно чем, – убийца убедился, что она мертва, а затем забрал с собой орудие убий…
– Да замолчи же! Она ведь говорила, что никто не знает о ее визите к нам…
– Ба! – воскликнул я. – У нас нет ни малейшего шанса, неужели вы не понимаете? Мы попались, как мухи на липучку. Я не стал звонить в полицию до вашего прихода только из вежливости. Если я буду тянуть с этим хоть немного, нам это лишь повредит – мне ведь придется назвать им точное время, когда я обнаружил труп. – Я взглянул на часы. – Ого, прошла уже двадцать одна минута! Может, вам лучше позвонить туда самому?
В ответ – гробовое молчание. Шеф уставился на галстук стиснув челюсти и сжав губы так, что их почти не стало видно. Я дал ему – из вежливости – пять секунд на размышление, потом отправился на кухню, снял трубку телефона, стоявшего на столе, за которым утром того дня я завтракал, и набрал номер.
2