Реакция Фунга и Бонга меня порадовала. Оба улыбались, делали заметки и кивали в знак восторженного согласия с концепцией более открытого обмена информацией. Ни один из них не высказал никаких проблем по поводу моего плана усиления атаки на Вьетконг. Однако после совещания, когда я поздравлял себя с удачным началом, лейтенант Бонг отозвал меня в сторону. Он предупредил меня, что, хотя наш план был здравым, ему наверняка помешает национальная полиция. Их начальник был алкоголиком, а большинство других сотрудников, направленных в Дыкхюэ из штаб-квартиры полиции, были неудачниками — людьми, которых сослали в наш уезд в качестве наказания. Естественно, — с победной улыбкой заключил лейтенант, — он будет полностью сотрудничать, но я должен буду что-то сделать с полицией.
Я ожидал, что во второй половине дня господин Фунг проведет какую-нибудь встречу, чтобы дать старт нашему новому подходу. Вместо этого он просто исчез (как выяснилось, уехал в Сайгон). К этому времени мое терпение истощилось. Поскольку машинистка из отдела «Феникса» работала в группе советников, я попросил ее начать незаметно фиксировать время приходов и уходов мистера Фунга. Если он не будет со мной сотрудничать, я предприму шаги, чтобы его отстранить. В течение двух дней я узнал, что Фунг был расстроен тем, что я за ним шпионил, и планировал отправить отчет обо мне своему начальству в Баочай. Тем временем в отделе «Феникса» все шло (или не шло) привычным чередом. Казалось, что нашей встречи никогда не было.
Я усвоил свой первый урок общения с вьетнамцами. Не судите об их реакции на события по улыбкам на их лицах или по видимости согласия. Мистер Фунг проявил все признаки (по американским стандартам) согласия с моим планом. На самом деле он рассматривал меня как назойливого человека, вмешивающегося в чужие дела, и сотрудничать не собирался. Мне становилось ясно (по причинам, которые я все еще не понимал), что оживление усилий «Феникса» в Дыкхюэ не произойдет в результате мгновенного излечения опыта, привезенного из Вунгтау.
Полковник Вайсингер предупреждал меня о том, что если я буду перекладывать бумаги, то только зря потрачу время своей командировки. Я решил, что только что потратил впустую драгоценные две недели и что потенциал для еще бóльшей потери времени в отделе «Феникса» велик. По этой причине, без всяких фанфар, я положил конец своей карьере в качестве советника программы «Феникс», сказав сержанту Шелтону, что у меня есть пара специальных проектов, которые выведут меня из отдела «Феникса», и велел ему «продолжать самостоятельно». Как он устоял перед тем, чтобы не произнести самое громкое в мире «я же вам говорил», я никогда не узнаю. Позже, в последний месяц своей командировки, Шелтон разоблачил в отделе «Феникса» сеть фанатиков пинг-понга. Выполняя свои обязанности, я часто слышал звуки соревнований, доносившиеся оттуда. Никто не мог победить сержанта Шелтона, так же, как и мне не удавалось упрекнуть его в склонности к спорту. Я прикрепил его к «Фениксу» после того, как менее чем за две недели оказался сыт всем этим по горло, и знал, что когда сержант вернется в Штаты, замены ему не будет — его должность была жертвой программы вьетнамизации. Следовательно, когда он уедет, в отделе «Феникса» не останется ни одного американца, поскольку я решил не иметь с этим ничего общего.
Я очень хотел стать успешным советником. По этой причине меня встревожило нетерпеливое требование полковника Вайсингера о том, что если вьетнамцы не справляются с задачей ликвидации организации Вьетконга, то мы, американцы, должны сделать это за них. Я твердо верил, что одним из главных недостатков нашего общего подхода к ведению войны во Вьетнаме была склонность делать что-то самим, а не обучать этому вьетнамцев. Таким образом, политика президента Никсона по вьетнамизации была шагом в правильном направлении, хотя и запоздалым. Американская роль во Вьетнаме напоминала мне гордого отца, который купил своему трехлетнему сыну электрический поезд, но когда сын оказался слишком мал, чтобы управлять такой сложной игрушкой, и отец взял ее на себя и запустил сам. Спустя несколько месяцев сын все еще не мог управлять поездом, потому что отец настолько увлекся игрушкой, что так и не потрудился научить мальчика. Во Вьетнаме мы сами были виноваты в этой ошибке. В течение нескольких лет американские подразделения вели войну и лишь на словах обучали вьетнамцев «управлять поездом». Но, в отличие от трехлетнего ребенка из сказки, все это время вьетнамцы были вполне способны сами управлять им.