Как всегда, в спешке забыт фотоаппарат и, как всегда, купить здесь новый не хватает пороху... Вот и не останется памяти..."
Она перечитала написанное, усмехнулась. Ну, с памятью у тебя в самое ближайшее время действительно намечается напряженка... Интонацией, впрочем, осталась вполне довольна. Пора было переходить к туристической части.
"Под моими окнами - узкий канал, Рио де Сан-Джулиано, один из сорока пяти венецианских каналов. Вечерами по нему все время ходят гондолы. Иногда целыми флотилиями - по четыре, по пять. В средней сидит музыкант, аккордеонист или гитарист. Один такой играл вчера... правильно, "Санта Лючию"! - а гондольер пел. Пассажирами была чета пожилых японцев. Они сидели, задрав опрокинутые широкие, как бы раздавленные всем этим великолепием, лица, и в их ошалевших азиатских глазах проплыло мое распахнутое окно.
(Японцев и прочих можно понять: здесь то и дело кажется, что сердце разорвется от счастья. Просто сердечная мышца не вынесет этого пламенеющего груза.)
Еще из повадок гондольеров: заворачивая за угол дома, они кричат "О-ои!" предупреждая друг друга, чтобы не столкнуться. "О-ои! О-ои!" - разносится над водой каналов - то ли крик боли, то ли стон любовный...
За работающими гондольерами забавно наблюдать с мостиков. Они вращают весло в воде замысловатыми круговыми движениями и, если близко притираются к стенам домов, отталкиваются от них ногой. Обычно они в униформе: соломенная шляпа с красной или черной лентой, тельняшка и черные брюки. Стоят на корме, на коврике, и эквилибрируют, как канатоходцы. Проплывая под мостиками, наклоняются. Сегодня, стоя на мостике, я наблюдала одного такого бравого гондольера. Он наклонился, лысина его побагровела, стало видно, что он уже пожилой человек и зарабатывает на жизнь тяжелым, в сущности, трудом.
Гондолы длинные, черные, лакированные, сиденья внутри обиты красным бархатом. Иногда по бортам - золоченые морские коньки или еще какая-нибудь живность. Иногда в гондоле стоит роскошный стул, обитый парчой.
Была в Академии, часа три бродила по залам, но, очевидно, в юности перенасытилась этим высококалорийным продуктом. Главное впечатление: у младенцев на картинах Беллини ножки пожилых дебелых дамочек. А печные трубы, расширяющиеся кверху (например, на крыше палаццо Дарио), совершенно такие же и, я думаю, даже те же, что и на картинах Карпаччо.
Здесь я и венецианских мавров видала - на набережной пьяцетты они беспатентно торгуют сумками кустарного производства. Когда карабинеры совершают облаву, мавры бросают весь товар и бегут врассыпную. Все-таки это некоторое удешевление образа, нет? Постмодернизм нашего бесстыжего века".
Она опять ревниво перечитала написанное и опять осталась собой довольна. Миша ничего не заподозрит. Из последних сил она оттягивала эту смертную казнь. И вдруг поняла, что уехала только из-за Миши. Это Миша доживал последние дни дни неведения. Это он там, взбешенный ее внезапным и необъяснимым исчезновением, ничего не понимая, все-таки оставался еще самим собой, и жизнь еще не накренилась в преддверии смертельного обвала.
"Деревянные мостки, сложенные штабелями на пьяцца Сан-Марко, - быстро писала она, - свидетельствуют о том, что венецианцы всегда готовы к появлению своей "высокой воды". И я надеюсь-таки на этот аттракцион.
Город сконцентрирован, сжат каналами, свернут, как раковина, повернут к Богу. Вынырнешь на какой-нибудь кампо, глотнешь сырой морской воздух и опять изволь в лабиринт, петлять по мосткам...
Голуби на Сан-Марко не летают, а семенят, переваливаясь. Не вспархивают из-под ног туристов, а просто отходят, - вообще, ведут себя, как деревенские свиньи перед телегой. Сегодня я купила мешочек с зернами маиса, насыпала в вязку свитера на сгибе локтя. Мгновенно на локоть слетелись эти безмозглые приживалы - выклевывать из свитера маис, - и я так и ходила по площади, как святой Марк.
Вот вам мои первые венецианские впечатления.
Напоследок картинка. По Гранд-каналу плывет флотилия: впереди катер полиции - на носу полицейский свистками и яростной жестикуляцией разгоняет яхты, гондолы, вапоретто, заставляя их прижаться к берегу. Следом - мощный грузовой катер тянет на тросах баржу, груженную подъемным краном и всяким строительным материалом: мешками с цементом, ящиками, кирпичами... И замыкают флотилию два катерка-фраерка для порядку, а больше для форсу: карабинеры, раскинувшись вольно на корме, что-то жуют и, судя по мельканию рук, беседуют. (Вообще, руки у венецианцев - главная часть души. И это прекрасно понимали их художники.)
Завтра утром отправлю это факсом. Не скучать! Вернусь в воскресенье вечером. Целую - доктор Лурье.
Странно отличается здешний колокольный звон от такового в Амстердаме. Там - устойчивость, могучая основательность бюргеров. Здесь - мираж, отражение в воде канала, вопрошающий гул рока..."
Перечитала письмо и аккуратно вычеркнула последний абзац.
Утром на водостоке под ее окнами ворчливо и хмуро переругивались голуби, и она, не открывая глаз, поняла, что сегодня пасмурно.
И долго стояла перед окном, наблюдая в сеточке дождя рабочую грузовую жизнь.
Сначала к подъезду соседнего дома подкатил катер-мусорка. Двое мужчин в желтых дождевиках боком пришвартовали катер, один поднялся в парадное и оттуда стал с грохотом швырять другому пластиковые мешки с мусором. Минут через пять они отчалили и, так же кропотливо пришвартовавшись у соседнего парадного, забрали мусор и там...
Рябая вода канала, облезлые, в соляной кромке стены домов - все было погружено в моросную дымку. Печные трубы, похожие сегодня на старинные докторские трубки, прослушивали тяжелую, набухшую мокротой грудь неба.
Минут через десять после мусорки к другому дому протарахтел замызганный катер, груженный мешками, досками, ящиками. Долго приноравливался боком к узкому дощатому причалу, наконец примостился, и паренек в таком же прорезиненном, блестящем от дождя плаще, подняв на закорки тяжелый мешок, ступил на доску, перекинутую с борта катера на причал, и, напрягшись, балансируя, одним движением ловко забросил мешок в парадное. Все эти несколько секунд она следила за ним, чувствуя страшное физическое напряжение (так молодой акушер тужится вместе с роженицей), потом, сглотнув с облегчением, сказала вслух: