И, конечно, не случайныВаши радость и досада,И открывшиеся тайны,Знать которых и не надо.
Старые вещи
Среди потёртостей и вмятинЯ отдыхать душой привык.Красноречив и прост, и внятенВещей ветшающих язык.
Всего важней и сердцу милоТо, что досталось с детства мне,Ещё родителям служилоИ недвижимо в тишине.Любовно тронешь ковш и ножик,Или в шкафу найдешь лоскут,И вспять, пройдя незримый обжиг,Десятилетья потекут.
И новой утвари не надо.И жизнь не вся ещё прошла,И постарение – награда,Прикосновение тепла.
Невеста
Людей ведь нет родных наивней,Творцов домашнего тепла.Невесту сообща нашли мне,Надумав, что пришла пора.
Была красивой, некапризной,По-детски женственной она,А дальше пусто, что ни вызнай,Поскольку уж совсем юна.
Когда бы жить хотел иначе,Возможно, в этот голос вник.Пожалуй, нежный и горячий,И не забуду этот лик.
Ещё и жизнь была ей внове,Прост разговор накоротке,Но кашель вдруг и капли кровиНа чуть надушенном платке.
Стафф
М.Рахунову
Пусть царственно проходят мимоГалчинский, Лесмян и Тувим,Славянской древности незримоТень наклонилась лишь над ним.Припав к родному захолустью,Он в этой пребывал тени,И эта смесь безумства с грустьюБольной душе моей сродни.
Да, выходя на берег Леты,Коснулся многих он сердец,Ему великие поэтыУспели молвить: «Молодец!»
«Пройдёшь ли по стогнам Белграда…»
Пройдёшь ли по стогнам Белграда,По тверди булыжин и плит,И речи славянской усладаПовсюду тебя опьянит.
И нечто поймёшь с полушага,И чудится: всё горячей,Всё гуще медовая брагаМедлительных этих речей.
В ответе, о чём ни спроси я,Услышу и «веди» и «рцы»,И плачут при слове «Россия»Словесности русской чтецы.
В сербской церкви
Иисус, здесь явленный иконой, —Ясноглазый в сущности гайдук,Истомлённый, даже истощённыйОт раздумий горестных и мук.
К ворогам не знающий пощады,Осудивший развращённый Рим.Эти веси, пажити и градыВ зыбкой дымке ходят перед ним.
В прошлом веке был бы партизаном,«Смерть фашизму!» с ними бы кричал,Чтоб к Его припал кровавым ранамКрай апокрифических начал.
Сербской девушке
Слушай, сербиянка: у монголовПали поздней осенью стада,Темучин восплакал, возглаголав,И на запад двинулась орда.От того, что пересохли степи,Содрогнулся Иисус в вертепе.Через два столетья чернотойВолос твой покрылся золотой.
Смедерево
Ни глухаря, ни тетереваВ этих местах, лишь крикЧаек вблизи от СмедереваНа берегу возник.
Братство их черноморское,Месиво этих стайНосится, с плеском порскаяИ огласив Дунай.
Выплесками перловымиСловно творя помин,Крепости с переломамиОт партизанских мин.
С россказнями и сведеньямиПерелетая в сеньДерева в этом Смедереве,Век превратился в день.
Над Венгрией
Под крылами глушь и тишь,Тьма и млечность потому чтоВся в сплошном тумане пушта,Венгрию не разглядишь.
Два брата
Был младший брат головорезом,И в смуту председатель ВЦИК,Над штыковым её железомВ тужурке кожаной возник.
И крови жаждала горячейЕго безжалостная речь,Бы расказачен Дон казачий,Пришлось династию пресечь.
Добитый гриппом или ломом,Уже никто не разберёт,Гранитом в облике знакомомОн стал, свободный от забот.
Иль ядом верным и мгновеннымЕго убрали, говорят…А там, в окопах под Верденом,Войну освоил старший брат.
Постигший всю её науку,В атаку – в ярости такой —Свою оторванную рукуНёс уцелевшею рукой.