— Что? — прошептал сеньор Хименос.
— Клубничный пирожок, ведь я его так и не скушал.
— А, да, сеньор Рози, — сейчас организуем, — и он огляделся по сторонам.
Но Марианны нигде не было видно.
И тогда сеньор Хименос забежал за сцену в комнатку, где помещалась гримёрная и туалет.
Марианна и Сильвия сидели рядом, обнявшись, и плакали.
— Эй, ты! — закричал сеньор Хименос, врываясь в гримёрную.
— Я? — первой вскочила Сильвия.
— Да не ты, а вот эта новенькая. Ступай к сеньору Рози.
— Никуда я не пойду, — зло выкрикнула Марианна, — никуда!
От негодования она даже притопнула ногой.
— Как это не пойдёшь? Ты нанялась работать, так будь добра, а иначе я прикажу вышвырнуть тебя на улицу!
— А мне плевать!
— Ах, так! Тогда можешь считать, что ты нигде не работаешь. С сегодняшнего дня ты нигде не работаешь, и я ещё подумаю, может быть, вас вышвырнут и из заведения Клотильды, ясно? Так пойдёшь или нет?
Марианна дрожала. Она не могла принять решение, понимая, какие последствия повлечёт её отказ.
— Нет, нет, — выдавила из себя девушка.
— Ах, нет? Ну, тогда смотри.
Сеньор Рози покачивался на стуле и следил за двумя парами дерущихся итальянцев и испанцев.
Наконец, пришёл, Хименос и стал виновато объяснять.
— Понимаете, сеньор Рози, девушка ещё новенькая, ещё не обтёрлась, не обтесалась и не знает наших нравов и правил.
— Короче, она отказалась?
— Не то, чтобы отказалась, она просто очень нервничает и всего боится. Вы же понимаете, сеньор Рози, должно пройти хотя бы немного времени, а я ведь её только сегодня взял.
— А это, значит, был её братец?
— Ну да, они говорят, что брат и сестра, но мне кажется, здесь что-то не так, — хихикнул сеньор Хименос.
— Как это, не так?
— Ну, может быть, они никакие и не брат с сестрой. Сеньор Рози, я сейчас пришлю вам Сильвию.
— Сильвию? Эту… — и сеньор Рози показал руками, какая у Сильвии грудь.
Сеньор Хименос захохотал.
— Да-да, эту.
И уже через несколько минут Сильвия сидела на коленях у сеньора Рози и счастливо смеялась. Но её взгляд был очень грустным.
А трое мужчин растолкали Хуана, плеснули ему в лицо воды.
— А… что? Где я? — пробормотал Хуан.
— Да, парень, тебя поколотили. Этот итальянец тебя разделал под орех.
— Какой итальянец? — всё ещё ничего не соображая, бормотал Хуан Гонсало.
— Джулио Ламберти, — пробурчал мексиканец с седыми усами. — Давай, парень, одевайся, хозяин приказал вышвырнуть тебя на улицу.
— Какой хозяин? Зачем вышвырнуть?
— Сеньор Хименос, какой же ещё хозяин, у нас один хозяин.
Мужчины натянули на плечи Хуана рубаху, затем взяли его под руки, подняли с пола и выволокли на улицу. Они оттащили его немного от входа в клуб сеньора Хименоса. Постояли, посовещались.
— Слушай, Родриго, может быть, давай оттащим его, к прилавку, здесь как-то жалко бросать его в грязь.
— А, хозяин сказал, вышвырнуть и всё тут.
— Мало ли что сказал хозяин.
— Если хочешь, тогда тащи один.
Хуан слышал их разговор, но не мог ничего сказать в своё оправдание, не мог ничего попросить. Сознание то вдруг исчезало, то вновь возвращалось, и весь мир расплывался перед глазами Хуана. Всё тело нестерпимо болело, каждое движение приносило боль.
Бросай вот здесь, — сказал седоусый мексиканец.
Мужчины подтащили Хуана к прилавку и бросили на какие-то сложенные доски.
Хуан тут же потерял сознание.
Очнулся он от однообразного шуршания и скрежета.
«Что это? — подумал парень и, собрав силы, заставил себя открыть глаза.
Прямо перед ним сидел большой кот и грыз рыбью голову. Услышав, что Хуан шевельнулся, кот оставил рыбью голову и зло зашипел на Хуана.
— Не бойся, — выдавил из себя парень — не бойся меня.
Кот понял, что никаких злых намерений у этого лежащего на досках человека нет, вновь вцепился зубами в рыбью голову и стал её раздирать, скрежеща косточками.
Хуан ещё довольно долго лежал, пытаясь прийти в себя. Над ним было чёрное ночное небо с тусклой туманной луной.
От холода Хуана знобило, зубы начали стучать.
Наконец, он решился и с трудом сел. Невыносимо болел позвоночник, руки отказывались слушаться, во рту был постоянный странный привкус. Хуана тошнило.
Хуан осмотрелся и увидел, как по улице на ходулях движется фонарщик, зажигая один фонарь за другим,
— Сколько же прошло времени? — задал себе вопрос Хуан Гонсало, но так и не смог на него ответить.
Мысли путались, разлетались в разные стороны, выглядели какими-то отдельными словами, фрагментами, будто осколки огромного зеркала рассыпались, сохранив в себе изображение того, что было. И теперь Хуан, сидя на сырых досках, пытался собрать это зеркало, пытался сложить картину, пытался вспомнить всё то, что с ним произошло.