Последние комплектовались из пуштунов, коренной народности Афганистана, относящейся к другой ветви ислама. Эти две группировки любили друг друга не больше, чем «Большого Северного Брата», а возможно и меньше. Поэтому им ничего не мешало в промежутках между нападениями на советские колонны и посты воевать друг с другом.
Пуштуны – национальное большинство. Они относятся к таджикам и узбекам, в большей части эмигрировавших в Афганистан в тридцатые годы из советской Средней Азии, как к неприятному, но неизбежному соседству: морщатся, но терпят, время от времени устраивая междоусобные стычки. Наши советники, разбирающиеся в этих азиатских тонкостях, не упускают такой возможности: пуштунов рекрутируют для диверсионных операций против ахмадшаховцев, а советские таджики воюют с хеккматияровцами. Вот такой интернационал, без знания которого здесь не выживешь, и который знать приходится даже простому солдату…
Я с Костенко, РПГ-7 и выстрелами к нему занимаем правый от тропы «эспээс». Грач со своим «вторым номером» устраивается на левом фланге.
Странно, никак не могу вспомнить, как зовут грачевского «второго номера». Наверное, никто в роте не сможет ответить на этот вопрос. Тихий и безотказный парнишка из-под Костромы всегда терялся на фоне могучей фигуры Грача, маячил за его спиной на вторых ролях, поэтому всегда и всюду его звали просто «Вторым номером».
Минуты через две, после того, как я со своим героическим хохлом обосновался в «эспээсе» (расстелили на снег «духовскую» курпачу, чтобы не отморозить свое мужское достоинство, разделили сектора наблюдения и стрельбы, разложили под руками гранаты), приполз Саломатин с радиостанцией.
Завязанный по самые глаза маскхалат, облепленный к тому же снегом, шерстяная маска на лице и торчащая за спиной армейская рация с кривой, покачивающейся над головой антенной, придавали разведчику сходство с инопланетянином.
– Место найдется? – сипло спросил он нас.
Ячейка была рассчитана на двоих, третий просто помешал бы в бою. Поэтому я отрицательно качаю головой. Хотя отлично понимаю разведчика: сидеть одному в «эспээсе» среди круговерти бурана и ждать «духов», которые могут появиться в любую минуту перед самым носом – не очень приятное занятие. Если замерзнешь, вспомнят о тебе только после боя. Да и вспомнят ли…
Разведчик помолчал. Я ему сочувствовал изо всех сил, но чем мог помочь?!
– Ладно, – глухо пробормотал он наконец из-под завязанного под носом капюшона, – Тут в десяти шагах еще один «эспээс» есть. Туда поползу. Только сначала вот что… Нужно на тропе растяжки поставить. Иначе проморгаем «духов». Вырежут, к чертям…
– Ни проволоки, ни колышков нет, – заметил я, – На чем ставить будем?
Идея мне понравилась.
– Проволока у меня есть, – ответил Саломатин, имени которого я так и не узнал, – А вместо колышек можно шомпола использовать. Сколько у вас гранат?
– Две «Ф-1», три «РГД –5» и столько же «РГН».
– У меня одни «эргэошки» – сказал разведчик, – Восемь штук. Замотался таскать. На растяжки их, конечно, поставить можно, но возиться долго придется – противовесы нужны. Так что будем их в бою использовать – я поделюсь вами. А ставить на растяжки ваши «лимонки» и «эргэдэшки» будем. Лады?
– Лады.
Пока ставили растяжки, я даже перестал обращать внимание на пролетающие над головой время от времени «духовские» «эрэсы». Это для нормального человека нетипично: характерный свист пролетающего реактивного снаряда, разрывающегося через доли секунд в метрах тридцати выше тебя, сильно давит на нервы и прибавляет седых волос на башке.
Умом ты, конечно, понимаешь, что осколками тебя не заденет – находишься в мертвой зоне. Но мозги мозгами, а нервная система давать отбой все равно не желает: вдруг какой – нибудь «дух», стоящий у реактивной установки, собьет на своей «шайтан – трубе» прицел?
Однако установка гранат на растяжках – дело, требующее собранности. Руки не должны дрожать, а мозги обязаны работать, как часы. И поэтому приходишь к выводу, что на «эрэсы» можно наплевать. Они перешли в категорию неизбежного зла, как буран и горы вокруг.
…Управились за пятнадцать минут. За время ползанья по склону мы стали похожи на снеговиков, что лепили в детстве после первого обильного снегопада. Только морковки вместо носа не хватает. Хотя вон, у Костенки курносая конопырка уже дошла до соответствующего цвета. Наверное, и у меня не хуже…
Поставив гранаты, на обратном пути заползли в гости к Грачу: в качестве компенсации за проделанную работу отобрали у него две «эфки». Вовка не особенно возникал, поскольку идея хоть как-то прикрыть свою задницу до начала драки могла не понравиться только дураку.
Взамен отобранных гранат угостили его и «второго номера» костенковским спиртом. Ефрейтор сопел, но вслух недовольства не выказывал. Но нам было наплевать на его неудовольствие.
Приползли к себе.
Разрывы реактивных снарядов стали реже: либо у «духов» начал заканчиваться боезапас, либо они передумали лезть в атаку.
В последнее очень хочется верить, хотя делать это может только идиот. Идиот, согласный замерзнуть до смерти в засыпанной снегом горной щели на высоте двух с лишним тысяч метров над уровнем моря. Тем не менее я был рад, что ротный ошибся в своих предположениях и у нас случилась передышка. Иногда хочется пожить даже на заснеженном склоне в лютую непогоду…
Пользуясь антрактом, поудобнее раскладываем в своем «эспээсе» ручные гранаты, чтобы они всегда были под рукой. На РПГ –7 я особо не надеюсь: в наших условиях он может сдержать противника на расстоянии не менее пятидесяти метров – как раз на том участке, о котором говорил Булгаков. В этом же месте мы поставили «растяжки», чтобы взрывы гранат предупредили о неприятном визите.
Я успею сделать от силы два – три выстрела из «граника». Поскольку «духи» будут маячить здесь всего пару минут, а потом уйдут в мертвую зону для обстрела из гранатомета. Они не дураки, и не будут сидеть на этом рубеже до бесконечности, чтобы получать от нас заряды из РПГ. Потопчутся, конечно, от неожиданности, залягут для начала, а потом оклемаются и пойдут дальше.