В последнее время он замечал во мне такие неукротимые эмоции, что я его избегала. Как Джаду меня уважали, боялись. Как Дэни я иногда чувствовала себя так, будто соперничала с Шазамом за звание Образцовой Размазни Месяца.
Я могла лишь надеяться, что случившееся прошлой ночью нигде не отражалось на моем лице. Я никогда прежде не испытывала того, с чем среднестатистическая женщина со среднестатистической силой сталкивалась каждый день: физическая уязвимость перед противоположным полом. Это было унизительно, ужасающе и пробудило во мне яростное сострадание, вызывая во мне ещё больше желания защищать мой город, особенно женщин и детей.
В постели с незнакомцем моё сердце чувствовало себя так, будто вот-вот взорвётся. Я пыталась оставить мужчину и то пустое занятие, которым занималась, но интенсивность эмоций обрубила мою силу ши-видящей, оставляя меня обычной напуганной женщиной 178 см ростом и 64 кг весом, запертой в комнате с двухметровым мужчиной, весившим 108 кг.
Который назвал меня «динамо» и сделался жестоким.
Я его не убила. Я хотела. Если бы он преуспел в изнасиловании меня, я не знаю точно, что бы я сделала. «Нет» — это «нет», неважно, когда это слово произнесено. В действительности я буду наблюдать за ним с расстояния, чтобы убедиться, что он никогда больше не переступит эту черту. А если переступит, что ж: нарушил свободу другого, потеряй свою собственную.
— Ах, Дэни, — Риодан коснулся моей щеки, смахнув выбившийся локон и заправив его за ухо. — Мужчины могут быть грёбаными ублюдками. Но не все они такие. Не позволяй этому уничтожить тебя. Будь бесстрашной. Не бойся упасть. Попробуй все это на вкус.
Мои глаза бунтарски вспыхнули. Не из-за того, что он сказал, а скорее из-за того, чего он не сказал. Это присутствовало в его голосе. Мак и Бэрронс ушли две недели назад, чтобы разобраться с восстанием, случившимся в Фейри. Она напомнила мне, что время там течёт иначе; неделя для неё может оказаться для меня годом. Он тоже уходил.
— Это подозрительно напоминает прощание.
Он улыбнулся, но это не коснулось его глаз. Большую часть времени в глазах Риодана была осязаемая холодность, отдалённость, взгляд с расстояния тысячи ярдов, который видел и делал вещи, которые могли изменить тебя навсегда; вид общей картины. Это я понимаю. Иногда я вижу тот же взгляд в моих глазах.
— Мне кое-что нужно сделать.
Я знала это. Я холодно сказала:
— Супер. Мы с Шазамом пойдём с тобой.
— Вы не можете.
— Ещё как можем. Они избрали совет для аббатства, вернулись к народному голосованию как в старые времена. Я лишь консультант, — я хотела, чтобы так было. Свобода приходить и уходить, когда мне угодно.
— Не в этот раз.
— Ты только что сказал мне попробовать все. Я лишь ловлю тебя на…
— Ни на чем. Ни на чем ты меня не ловишь, — он резко перебил меня. — Сейчас я не могу взять тебя с собой. Сейчас тебе со мной не место.
Пропал полированный, утончённый мужчина. Чернокожий зверь, которым он иногда становился, смотрел на меня сквозь холодные, неизмеримо древние глаза, кровавые крапинки мерцали в их глубинах. Атавистическое присутствие зверя видоизменило грани и углы его лица, изменяя и удлиняя челюсти, чтобы способствовать внезапному появлению клыков.
Однажды я целовала его, чувствовала эти клыки, царапающие мои зубы, когда между нами искрил разряд высокого напряжения. Однажды я предложила ему свою девственность. Он отверг меня, и я поклялась, что он никогда не получит второго шанса.
Его взгляд разлетелся на куски, и он вновь был Риоданом, мужчиной с ровными белыми зубами и самым ясным взглядом, что я когда-либо видела. Мужчиной, который вёл долгую игру и не испытывал никаких противоречий с тем, кем он являлся. Безжалостный. Мудак. Мой друг.
— Помни о телефоне и татуировке, — сказал он. — Неважно, работают ли вышки сотовой связи. ЯВСД всегда сработает. Используй его только если должна.
ЯВСД, обозначение для «Я В Серьёзном Дерьме», было номером, запрограммированным в моем телефоне, который активировал заколдованную татуировку, которую Риодан набил у основания моего позвоночника по моей просьбе. Согласно его словам, он мог найти меня где угодно, практически немедленно.
— Я знаю правила. Только если я умираю.
Он уходил. Это действительно прощание. Моя разномастная семья, собранная воедино из экстраординарных друзей, разваливалась на куски. Я находила утешение в знании, что он рядом, в моем городе, и я могла увидеть его в любое время. Не то чтобы я делала это в последнее время, но мне нравилось знать, что деспотичный король вечно вершил суд в своём стеклянном королевстве высоко над нами всеми, что ночной клуб Честер был открыт, и бизнес шёл как обычно. Я, может, и не заходила внутрь последние несколько месяцев, но я определённо считала обязательным часто проходить мимо. Я присматривала за важными для меня вещами.
Моё сердце застыло, и я ему позволила. Танцор, Джо, Мак, Бэрронс. Теперь Риодан.
— Не делай этого, — прорычал он.
— Не указывай мне, что делать, — прорычала я в ответ. — Ты уходишь. У тебя больше нет права голоса.
— У меня всегда есть право голоса. Мне не нужно твоё разрешение.
Я огрызнулась:
— Оно и видно. — Он покидал Дублин без него. Он думал, что я стану умолять его остаться? Никогда. Люди должны были захотеть остаться, выбрать быть с тобой, иначе это ничего не значило. Были физические клетки, а были эмоциональные. Держаться за кого-то слишком крепко означало не давать им дышать, и в конце концов, неизбежно, они сделают одно из двух: задохнутся или убегут, в любом случае заставив тебя чувствовать себя как в аду. Я пренебрежительно махнула рукой. — Чего ты тогда ждёшь? Иди.
Его ноздри раздулись, на щеке дёрнулся мускул. Лунный свет серебрил лицо, которое я некогда считала безразличным и отстранённым. Я провела пальцами по остроте этих скул, тени щетины на челюсти, шраму, который разделял мощный столп его шеи. Я испытала неукротимую эмоциональную дикость этого мужчины. Он заставлял меня нервничать таким образом, какого я не понимала. Я вздохнула и вопреки своему желанию произнесла:
— Когда ты возвращаешься?
— Пройдёт какое-то время.
— Выражайся точно. Недели? Месяц или два? — когда он не ответил, я изумлённо разинула рот. — Годы? Ты издеваешься?
Его глаза прищурились, и он выплюнул в свирепой спешке:
— Послушай меня и заруби то, что я скажу, в своём гигантском усложнённом мозгу. Ты права насчёт убивания любовью. Храни свет, сияющий в твоём сердце; смерть — это голодная тьма. Она хочет поглотить нас. Ты другая и всегда будешь понята неправильно — никогда не позволяй этому задеть тебя. Ты ужасно настоящая вещь в ужасно фальшивом мире. Это мир испоганен, не ты. Держись ближе к Шазаму; вы нужны друг другу. Не возвращайся снова к могиле Танцора; он не здесь, и ты это знаешь. Если бы он мог видеть тебя, стоящей на его могиле, он бы вышвырнул твою задницу с кладбища и спросил, не выжила ли ты из своего грёбаного ума. Ты не скорбишь о любви; ты празднуешь то, что она у тебя была. Выбирай мужчин, с которыми ложишься в постель, по таким критериям: они видят лучшее в тебе, усиливают это и защищают. Когда ты трахаешь мужчину, ты вручаешь ему Грёбаный. Подарок. Будь уверена, что он его заслуживает. И грёбаный ад, не занимайся одноразовым сексом. Отдавайся действу. Сделай его значимым. Прочувствуй это и пройди весь путь до конца.
Я зацепилась за его последние слова с оскорблённым изумлением.
— Сказал король скандально известного кивка и одноразового секса? — я не собиралась заниматься сексом прошлой ночью. Я даже смутно не лелеяла эту мысль. Но моё сердце так чертовски сильно болело, а мужчина, стоявший рядом со мной в баре, был привлекательным и игривым, и мне отчаянно нужно было сбросить часть своих эмоций. Я думала, это поможет почувствовать себя лучше, даже подзарядиться, как при объятиях. Я думала, что смогу излить часть своей боли через руки, выбросить её в тело другого мужчины, встать и уйти более чистой, более твёрдо стоящей на ногах.
— Никогда не выбрасывай эмоции, Дэни. Направляй их. Найди равного, который может с этим справиться. Но не трать впустую этот драгоценный товар.