— Дядя, ты уверен в своем петухе? — громко, чтобы все услышали, произнес Берекет.
Это было обращение к сопернику. Обращение и как бы оповещение о начале боя.
— Если бы я не был в нем уверен, сидел бы дома в Яншюле.
Смуглый рябой хозяин петуха, в тюбетейке и полосатом халате, сердито сказал это и тут же бросил кусок сырого мяса своему петуху. Тот на лету схватил его и вмиг проглотил. Так же сердито рябой спросил:
— Какие будут условия?
Берекет как будто ждал этого вопроса и весело прокричал:
— Возьми-ка палку в руку и прочерти сам круг. Мой петух убьет твоего «тбц», а потом сам вынесет его за круг. Если он это сделает, рассчитывайся с приваром!
Рябой хотя и не понял незнакомого ему словечка «тбц» (попросту говоря, «чахоточный»), но уловил, что за ним скрывается что-то отнюдь не хвалебное. Он покраснел от гнева:
— Прошу не оскорблять моего петуха. Из такой дали я приплелся, чтобы он дрался с твоим цыпленком! Если мой Гахрыман (герой) уступит твоему победу и жив останется, я ему сам перережу глотку. Называй ставку и привар.
— Один баран и… — Берекет гладил по голове рвавшегося в бой своего Басара (хваткого), — и ящик водки за то, что он вынесет труп из круга!
Болельщикам хорошо был знаком этот словесный ритуал, предшествовавший бою. Они получали от него не меньшее удовольствие, чем от самого поединка. Симпатии всегда были на стороне того, кто не обижался на соперника и умел сохранить достоинство. Проигрыш в словесной схватке был плохим признаком, предвестником поражения петуха.
Стороны пришли к соглашению, и петухов выставили в середину круга. Они бросились, как тигры, друг на друга. Разговоры и смех вокруг разом смолкли.
Петухи то с растопыренными крыльями, выставив вперед когти, обменивались ударами клювов, то разбегались. Гахрыман был активней. Ему несколько раз удавалось вспрыгнуть на спину куцему — он при этом широко расправлял крылья и был похож на большую летучую мышь. Кривым клювом он долбил голову сопернику, а когти, как ножи, вонзал тому в бока. Куцый какое-то время выглядел растерявшимся и беспомощным, и в черной шевелюре его хозяина в эти минуты, наверное, пробился не один седой волос.
Но вот куцый, собравшись с силами, резко сбросил противника со спины и несколько раз отчаянно стукнул его в голову. Удары были страшные, кровь залила голову Гахрымана.
Это уже был успех. Берекет от радости напыжился и одобрительно прокричал: «Молодец, Басар!» Захлопал в ладоши, потом стал ходить вдоль границы площадки, делясь радостью с болельщиками. Но радость оказалась преждевременной.
Петухи разошлись в стороны для передышки. Басар устал больше, и Гахрыман это почувствовал, он вдруг весь надулся — казалось, он собирается мстить за только что перенесенный позор — и грозно, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее пошел вперед. Вдруг он подпрыгнул так высоко, что Басар растерялся, не понимая, откуда ждать удара. А Гахрыман уже оказался на его спине. Он стал долбить голову Басара с такой силой, что у того вот-вот должна была появиться дыра между глаз. Куцый все же сумел засунуть ее под крыло, и тем только спас себя от верной гибели.
Рябой не мог сдержать радости, он спрыгнул с помоста с воплями:
— Народ, смотри, как ощипывают куцего цыпленка! Берекет-джан, пока базар не разошелся, подумай о баране, а то поздно будет!
Берекет не выдержал:
— Басар, нажми!
Крикнул и осекся — Басар не подавал признаков жизни.
Отряхиваясь, рябой поднялся со своего места.
— Бой окончен! — И стал завязывать кушак, всем видом показывая свое торжество.
В этот миг произошло то, чего никто не ожидал. Басар, лежавший бездыханно на земле, весь усыпанный собственными перьями и совсем не сопротивлявшийся теперь уже редким ударам тоже еле передвигавшегося Гахрымана, одним рывком вдруг поднялся с земли и грудью встретил очередной наскок врага. Откуда эта живучесть? Или все, что было перед этим, было не только слабостью, но и хитростью?
Давно остыл чай у тех, кто его пил, остыл и плов у тех, кто облизывал все свои пять пальцев. Кто-то нечаянно вылил пиалу на голову сидящему ниже, но тот и ухом не повел.
Хаиткулы тоже был захвачен зрелищем, но не забывал следить и за Берекетом. Тот подбадривал Басара, а порой как бы забывал о нем, впадая в панику и изображал отчаяние. Этот прием был направлен против хозяина Гахрымана и был сплошным притворством. Он таким манером усыплял бдительность рябого, не давая тому вовремя поддержать своего выученика.