— Понятно. Регрессивное поведение.
— Что это значит?
— Эмоциональный шок и подсознательная попытка уйти в детство. Если миссис Мердок постоянно ругает ее, но не очень сильно, это только усугубляет ее состояние. Идентификация детской субординации с инфантильной протекцией.
— А попроще никак нельзя? — буркнул я.
— Слушай, старик, — он спокойно улыбнулся. — Девушка явно невротик. Ее поведение во многом демонстративно. То есть она получает от этого удовольствие. Даже если сама и не осознает. Впрочем, неважно. Что там с убийством?
— Его зовут Венниер, живет в Шермен-Окс. Судя по всему, он их шантажировал. Мерл должна была время от времени носить ему деньги. Она боялась его. Я его видел. Гнусный тип. Она была там сегодня днем. Уверяет, что убила его.
— За что?
— Говорит, ей не понравилась его улыбка.
— Чем убила?
— У нее в сумке был пистолет. Не спрашивай почему. Сам не знаю. Но если она его и убила, так не из этого пистолета. В него загнали патрон другого калибра. Из него нельзя было выстрелить. И из него не стреляли.
— Это для меня слишком сложно. Я всего лишь врач. Что мне с ней делать?
— Кроме того, — продолжал я, не обращая внимания на его вопрос, — по ее словам, в комнате Венниера горел свет, а ведь было только половина шестого солнечного летнего дня. Он был в пижаме, а в двери торчал ключ. И он не встал, чтобы впустить ее. Сидел и скалился.
— О! — кивнув, сказал он. Зажал между толстых губ сигарету и закурил. — Не рассчитывай только, что я смогу определить, думает ли она, что убила, или нет. Если я правильно тебя понял, он убит. Так?
— Меня там не было, старина. Но получается, что так.
— Если она действительно думает, что убила, а не просто прикидывается (такие девицы обожают прикидываться), это означает, что мысль об убийстве она вынашивала уже давно. Тем более что она, как ты говоришь, носила в сумке пистолет. Возможно, у нее комплекс вины. Ищет наказания, хочет искупить реальное или вымышленное преступление. Еще раз спрашиваю, что мне с ней делать? Она не больна, она не спятила.
— В Пасадену она не вернется.
— Да? — он с любопытством посмотрел на меня. — У нее есть семья?
— В Вичите. Отец — ветеринар. Я ему позвоню, но ночь ей придется провести здесь.
— В этом я не убежден. Она настолько тебе доверяет, чтобы провести ночь в твоей квартире?
— Она пришла сюда по собственной воле. И не в гости. Стало быть, доверяет.
Он пожал плечами и провел пальцами по своим жестким черным усикам:
— Ладно, дам ей нембутал, пусть спит. А ты пока можешь расхаживать по комнате и бороться с нечистой совестью.
— Мне надо будет отлучиться. Поеду к Венниеру, посмотрю, что там делается. Но оставаться здесь одна она не может. Ни одному мужчине, даже врачу, она не даст уложить себя в постель. Вызови мне медсестру. А я найду где переночевать.
— Фил Марло! — воскликнул он. — Потрепанный жизнью Галахад! Ладно, медсестру я дождусь сам.
Он вернулся в комнату и вызвал по телефону медсестру. Потом позвонил жене. Пока он говорил с ней, Мерл села на диване, стиснув руки на коленях.
— Не понимаю, почему горел свет, — сказала она. — В доме совсем не было темно. Не настолько темно.
— Как зовут вашего отца?
— Доктор Уилбер Дэвис. А что?
— Не хотите поесть?
— Завтра поест, — вставил Карл Мосс, не прерывая телефонного разговора. — Ей, вероятно, скоро опять станет хуже. — Он положил трубку, подошел к своей сумке и вернулся, держа на ладони две желтые таблетки на вате. Взял стакан с водой, дал ей таблетки и сказал:
— Глотайте.
— Я не больна, нет? — спросила она, смотря на него.
— Глотайте, детка, глотайте.
Она положила таблетки в рот, взяла стакан и запила их.
А я надел шляпу и вышел.
Уже в лифте я вспомнил, что у нее в сумке не было ключей от машины, поэтому остановился на втором этаже и через вестибюль вышел на Бристол-авеню. Найти ее машину было несложно. Она криво стояла в двух футах от бордюра. Серый «меркьюри» с откидным верхом, номер 2X1111. Тут я сообразил, что это и был номер машины Линды Мердок.
Из замка торчали ключи на кожаном брелоке. Я сел в машину, включил зажигание, увидел, что бензин есть, и поехал. Отличная, приемистая машина. Через перевал Кахуэнга она перелетела, словно птица.
29
За четыре квартала Эскамильо-Драйв ухитрилась повернуть трижды. Эта очень узкая улица петляла между домами (в среднем по пять в квартале), а над ней нависали покрытые густым бурым кустарником холмы, на которых в такое время года ничего, кроме полыни и толокнянки, не росло. В пятом и последнем квартале Эскамильо-Драйв плавно свернула налево, уткнулась в основание холма и тихо скончалась. Здесь было еще три дома, два по бокам, друг против друга, один — в тупике. Это и был дом Венниера. Фары высветили торчавший в двери ключ.