Ахмета капитан Максимов перехватил во дворе, когда тот размахивал во дворе метлой, поглядывая со своего двухметрового роста на разлетающиеся пожухлые листья.
Заметив подошедшего капитана, распрямился в трехаршинный рост.
– Закурим? – предложил капитан, выбивая из пачки две папиросы, одну из которых протянул Ахмету.
– Можно.
Поблагодарив, дворник сунул папиросу в уголок рта, стиснув ее крупными желтоватыми зубами. Закурили. Некоторое время просто дымили, наслаждаясь свежим морозцем. На ветках близстоящих деревьев, напоминавших длинные девичьи ресницы, поблескивали замерзшие капли – то уже девичьи слезы.
Ахмет был одет в ватные штаны и телогрейку, поверх которой был надет длинный белый халат. На крупных ногах валенки с калошами, на голове смятая, повидавшая не один сезон ушанка. Огромный, с широкой грудью, он напоминал памятник, поставленный в самой середине двора.
Когда тяга к табачному дыму была утолена, капитан спросил, выдохнув в сторону тугую струйку:
– Ничего такого на своем участке не заприметил? Может, какие-то подозрительные были? А то знаешь, в последнее время по всему городу квартирные кражи были совершены. Арестовываем одну банду, а на ее месте сразу три появляются. Прямо Змей Горыныч какой-то!
– Малец тут один все ошивался, – сообщил Ахмет. – Все по подъездам посматривал. Не понравился он мне, взгляд у него шальной, шугнул я его метлой.
– Как он выглядел? – спросил капитан.
– Ему лет четырнадцать-пятнадцать. Шустрый такой, остроносый. В каком-то дрянном коричневом пальтишке был.
– А на голове у него восьмиугольная фуражка с треснутым лайковым козырьком, так? – спросил капитан.
– Так оно и было, – согласился дворник и, докурив папиросу, бросил изжеванную гильзу в мусорное ведро, стоявшее рядом. – Уже где-то засветился?
– Засветился, – подтвердил Максимов. – Именно такого чиграша видели на Сухаревке. Там в последнюю неделю было ограблено шесть квартир. Наводчик он! К ограбленным квартирам пока он единственная ниточка. Больше он здесь не появится. Жаль, что ушел… Но ты все-таки поглядывай за подъездами, мало ли чего… Тут еще вот какое дело… В окрестности орудует еще одна банда… Грабят едва ли не посреди белого дня. Молодые, дерзкие, бесшабашные. По опросам очевидцев, их трое, среди них выделяется рыжий парень лет двадцати пяти. Высокий, крепкий. Если такой в округе объявится, то дашь знать. – Капитан бросил окурок в помятое, окрашенное белой краской ведро: разбившись о металлическую стенку, табак брызнул ворохом искр.
– Сообщу, – кивнул Ахмет.
Попрощавшись, капитан Максимов направился в управление.
С самого утра было сумрачно. Заволокло выцветшей молочной пеленой, которую, будто бы шрамы, перечеркивали длинные ветки деревьев. Ветер был пронизывающий, холодный, он яростно трепал полы пальто. Закрывшись от ветра, Ирина Кумачева шла по аллее парка «Сокольники» в сторону дома, расположенного близ станции метро. Уже пошел второй год, как она работала в эвакуационном госпитале. Как и многие ее ровесники, с первых же дней войны Ирина просилась на фронт и едва ли не ежедневно обивала пороги военкомата, но немолодой военком устало говорил одно:
– Пока не время.
Неожиданно в июле ее вызвали повесткой в военкомат, где комиссар предложил пройти двухмесячные курсы медсестер. Глядя в девичьи глаза, в которых прочитывалось немалое разочарование, утешил по-мужски грубовато:
– Ты чего дуешься-то на меня? Я тебе жизнь, можно сказать, спасаю. А потом, ведь знаешь, как одной среди мужиков бывает… Ох непросто!
– Я хочу на фронт, – упрямо произнесла девушка.
Военком внимательно посмотрел на нее.
– Ну что же это такое… Все девушки на фронт рвутся! А вам рожать надо! Детей растить!
– Я хочу на фронт!
– Сначала поработай в госпитале, а уж если и впрямь невмоготу, пойдешь на фронт. – И уже тише, заглянув в синюю бездну глаз, добавил: – Ты даже не представляешь, что сейчас на фронте творится… Придешь завтра в военкомат в девять часов, вас таких целая группа наберется. При одном из госпиталей пройдете ускоренные курсы медсестер. А теперь иди и не мешай мне работать! И без тебя дел невпроворот.
После окончания учебного курса медсестер Ирину определили в эвакуационный госпиталь, разместившийся в парке «Сокольники». Работы было много, из-за отсутствия коек и помещений раненых размещали на матрасах прямо в коридоре. Нередко приходилось оставаться ночевать в госпитале, где одну из палат отвели под комнату отдыха для медицинского персонала.