— С Максимом Гречко я познакомилась в сентябре сорок четвертого года в Рузаевке, на вокзале. Я ждала поезд, сидела в транзитном зале, вечером. Он подсел, разговорились. Сказал, что только из госпиталя, едет в свою часть. Поинтересовался, куда я еду. Я объяснила, что еду в командировку, живу в Саратове, сама эвакуированная из Москвы. Гречко рассказал, что у него семья погибла на Украине под бомбежкой, никого близких не осталось. Потом пришел поезд, Гречко помог мне сесть и попросил мой адрес. Я дала — мне жалко было, что человек одинокий. Вскоре он прислал письмо. Писал, что каждый день вспоминает меня, и жить теперь ему веселее. Я ответила, и мы начали часто переписываться...
По лицу Грачевой прошла легкая краска, ей словно стало стыдно того, о чем нужно было рассказывать.
— В марте сорок шестого года Гречко приехал в Москву. Я к этому времени вернулась из эвакуации и жила с теткой. Тете он не понравился. Она сказала, что не верит ему. Я тогда обиделась на нее и не послушалась. Мы расписались...
— Не помните, какие документы предъявил он в загсе? — поинтересовался Бухалов.
— Помню. Удостоверение личности. На нем и штамп поставили.
— Продолжайте.
— На следующий год Гречко вызвал меня в город, где он служил в авиационном полку техником-лейтенантом. Жили мы под городом, в небольшом селе, на частной квартире. — Грачева горько вздохнула. — Тут я и узнала другого Гречко, не такого, как в письмах... Пил, часто не приходил ночевать. Говорил, что ночует у товарищей в общежитии. А потом я узнала, что он ходил к одной женщине...
— К командиру полка вы не обращались?
— Нет.
— Почему?
— Считала, что неудобно. Да и побаивалась... Говорю вам, что совсем другого человека узнала. Неаккуратный такой, грубый, все товарищи по полку сторонились его. Другие как-то все к коллективу, к семье, а он — все в сторону... Неприятности пошли, хозяйка от квартиры отказала: начал он с ее дочкой погуливать. Ну, конечно, скандалы, попреки... А тут я еще письмо у него нашла, от Уразовой. Пишет: «Когда ты заберешь нас с дочкой, стыдно мне перед людьми...» Опять неприятность была. Я плакала. Гречко свое твердил: глупости, выбрось из головы!..
— Зачем же вы все это терпели? — невольно вырвалось у Бухалова.
Женщина растерянно развела руками.
— Куда же деваться было?.. Тетки стыдно... Слово дал. И у него тут неприятности были.
— Какие?
— Уволили его в сорок седьмом году из армии. Ему хотелось, чтобы, как других, демобилизовали с деньгами. А его по другой статье уволили: пьянки, скандалы эти, взыскания — все к одному. За недостойное поведение, одним словом. В Москву хлопотать ездил.
— Нашел сердобольных?
— Выхлопотал. Статью изменили, получил назначение в гражданский флот. В Ташкент поехали... По дороге-то он мне Заломовск и показал. Из окна. «Вот в том, говорит, белом доме я в госпитале лежал». Я еще спросила: и письмо отсюда было? Нахмурился: отсюда, говорит. На станции походил и, сдается мне, письмо в почтовый ящик бросил...
Бухалов кивнул, раскрыл папку.
— Письмо это сохранилось. Вот, можете прочесть.
Грачева с любопытством взяла узкий листок, брови ее удивленно дрогнули.
Хорошо знакомым почерком было написано:
«Пишу с дороги, сейчас проедем Заломовск, и брошу письмо. Еду с одним капитаном в командировку...»
— Когда это он писал?
— По штемпелю — тринадцатого мая сорок седьмого года, — не глядя на конверт, ответил Бухалов.
— Правильно. — Грачева густо покраснела. — Выходит, я этим капитаном и была. Негодяй!..
— В этом немножко виноваты и вы! — упрекнул Бухалов. — Нельзя прощать все подряд.
— Ой, да если б только это! — Внешнее спокойствие, наконец, оставило женщину, давняя боль и обида прорвались, смяли бесстрастный тон. — Мало ли я ему простила! Ведь он мне всю жизнь изуродовал!.. В Ташкент пришел от Уразовой исполнительный лист, дочка у него оказалась. Смирилась! Заставил сделать аборт, чуть жива осталась. Простила!.. Сколько лет жили — все кое-как, тряпки одной, и той не купил. Стыдно говорить — обносилась совсем. Спасибо, когда тетя что присылала. И это ладно!.. Я ему больше простила. В сорок девятом году туберкулез у меня открылся, так он бросил меня одну и уехал.
— Куда уехал?
— Откуда же я знаю! Не искала. Хоть и трудно мне тогда пришлось, а все-таки легче стало. — В голосе женщины зазвучали запоздалые слезы. — По крайней мере, не поганит каждый день, не кричит, пьяного да грязного не принимаю!.. Уродина!..
— Вы успокойтесь, пожалуйста, — неловко засуетился Бухалов. — Все это прошло. Вот воды выпейте!