— В январе? — Глаза Грачевой на секунду сузились, затем снова ясно остановились на Бухалове. — Нет, конечно. После разрыва он приехал ко мне в Москву в июле. В Иркутске я с ним не была. Он там один жил, это уж после Ташкента. А я из Ташкента уехала.
— Вы это хорошо помните?
— Конечно.
— А не смогли бы вы это чем-нибудь подтвердить?
— Подтвердить? — Грачева на мгновение растерялась, но тут же облегченно закивала, щелкнула запором сумочки. — Конечно, могу! Хорошо еще, послушалась товарищей из московской милиции. Посоветовали все документы взять. Вот! — Грачева торопливо перелистала трудовую книжку, положила перед Бухаловым. — С пятидесятого года по июль пятьдесят второго я работала воспитателем в общежитии ФЗО, уволилась в июле. Это когда он за мной приехал.
Бухалов посмотрел запись, удовлетворенно кивнул.
— Отлично!.. И еще вопрос, Любовь Николаевна. Вы Уразову Екатерину никогда не видели?
— Что вы, откуда же?
— А скажите, был ли у вас с Гречко разговор о том, чтобы взять его дочь Ольгу на воспитание?
— Нет, никогда. Знаю, что он платил сначала по исполнительному листу, а потом перестал. Сказал еще, что Уразова отказалась от алиментов.
— Когда это было?
— Да вот как вместе снова жить начали, в пятьдесят втором году. — Заподозрив, наконец, что-то неладное, Грачева спросила: — Что-нибудь плохое случилось?
— Возможно, — неопределенно ответил капитан. — Проверяем. А спрашиваю вас об этом вот почему. Гречко показал, что, когда он в январе пятьдесят второго года привез в Иркутск Уразову, приехали вы...
— Я? — Глаза Грачевой от удивления округлились.
— Да, вы. И когда он вернулся с работы, вы были на квартире, а Уразова уже уехала. Оставила записку...
Пораженная Грачева всплеснула руками.
— Ах, подлец!..
— И с тех пор Уразову никто больше не видел.
Грачева побледнела, поняв, какое подозрение висело над ней; бледность, казалось, проступила даже сквозь губную помаду: на белом лице ярко и неестественно краснели карминные полоски губ с серыми, незакрашенными уголками.
— Убил! Он убил ее!..
— Почему вы так думаете?
— Жестокий, страшный! Когда у него вычитали алименты, из себя выходил. Убил, убил!..
Стакан с водой в руках Грачевой приплясывал, грудь ее вздымалась.
Бухалов испытывал некоторое замешательство. Женщина была взволнована, потрясена, но дело не ждало, и, вместо того чтоб успокоить ее, капитан должен был подвергнуть Грачеву новому испытанию.
— Любовь Николаевна, — неуверенно начал он, — как вы посмотрите, если мы проведем сейчас с Гречко очную ставку?
Грачева уже несколько пришла в себя и, к явному удовольствию Бухалова, отнеслась к предложению если не спокойно, то, во всяком случае, мужественно и трезво. Только мгновение поколебавшись, Грачева просто сказала:
— Делайте все, что нужно. Может, хоть другим жизнь не поломает!..
В первую секунду, когда в сопровождении конвойного в комнату вошел седобородый, остриженный под машинку человек в синей куртке, Грачева не узнала его. Но вот ее взгляд встретился с широко расставленными ухмыляющимися глазами, привычно, словно раздевая, оглядывающими ее с ног до головы. Грачева побледнела от ненависти, быстро, словно закрываясь, скрестила на груди руки.
Сквозь звон в ушах дошел до нее голос капитана:
— Скажите, Гречко, вы знаете эту женщину?..
Два часа спустя капитан Бухалов поднялся на второй этаж, вошел в кабинет начальника уголовного розыска.
Что-то докладывавший лейтенант Меженцев оборвал фразу на полуслове. Майор Чугаев, рисующий на листке замысловатые фигурки, поднял крупную бритую голову, выжидающе посмотрел на капитана.
— Так оно!.. Ну, как, Петрович?
— Провел очную ставку.
— И что?
— Стоит на своем. — Бухалов задумчиво усмехнулся. — Раскричался: «Эта женщина клевещет!»
— Так и говорит?
— Не говорит — кричит. — Капитан устало опустился на стул. — Нового ничего?
Чугаев покачал головой.
— Нет. Главное управление милиции снова подтвердило: неопознанных трупов нет.
Сразу же после задержания, одновременно с другими оперативными мерами, отдел уголовного розыска запросил Москву, были проверены картотеки неопознанных трупов в Чернигове, Иркутске, Челябинске и в других городах, где жил или бывал Гречко. Всесоюзный розыск не дал пока никаких результатов: ни живой, ни мертвой Екатерины Уразовой не находилось. Гречко можно было сколько угодно уличать в деталях, но какими бы важными они ни были, его нельзя уличить в главном — в убийстве.
— А может, жива? — нарушил молчание Меженцев и, загораясь, начал неудержимо фантазировать: — Что-нибудь случилось: память отбило, травма... Эх, вот бы объявить по московскому радио: всем, всем! Каждый, кто знает, где находится Уразова, кто видел ее, — немедленно сообщить нам!.. Почему так нельзя?