Резун, выслушав англичанина, налил себе виски, бросил в бокал несколько кусочков льда, выпил. Было заметно, что он напряженно думает, что у него рождается решение. Казалось, он успокоился, руки перестали дрожать, на щеках появился румянец, голос окреп.
— У меня была мысль, — начал он, — самому обратиться к вам за помощью, попросить защитить меня и мою семью. Я почувствовал, что надо мной сгущаются тучи, хотя причины мне не ясны. Я пока ничего противозаконного не совершил и ничего не нарушил. Мое начальство знало, что я ездил в Цюрих. Полученная мною информация была хорошо оценена. Да, я встречался с иностранцами. Но моя работа и состоит из встреч сними. Однако у нас трудно оправдаться, когда тебя в чем-либо обвиняют. Я готов принять ваше предложение. У меня нет иного выхода, но не знаю, как к этому отнесется моя жена.
— Надо ей это все объяснить, — вступил в разговор до этого молчавший Гордон, — речь идёт не только о вас, но и о будущем вашей семьи. Если власти предъявят вам обвинения, то это коснется и ее, и ваших детей. Вам следует ей все это спокойно объяснить. Машины ждут вас у дома, надо быстрее принимать решение. Дело идет о жизни и смерти, если хотите. Я лично так понимаю сложившуюся вокруг вас ситуацию. Власти вас не пощадят, вы сами хорошо это знаете, и не следует на этот счет питать каких-либо иллюзий. Нельзя терять время, надо немедленно действовать, пока не поздно. У нас есть официальная бумага английского правительства о предоставлении вам в случае вашего согласия защиты. Этот документ и телеграмму вашему послу вы можете показать жене. Думаю, она поймет и согласится с вашим решением.
Резун слушал англичанина, а на память пришел недавний случай в советской колонии с одним нашим ученым, работавшим в Женеве в какой-то международной организации. Несколько месяцев тому назад совершенно неожиданно для нашего специалиста работники КГБ отвезли его под каким-то предлогом в аэропорт и отправили в Союз. Ходили слухи, что к парню подходила западная разведка. КГБ в целях безопасности, чтобы не искушать судьбу, отправил ученого подальше от соблазнов западного мира.
— Хорошо, — твердо сказал Резун, вставая с кресла, — я принял для себя решение. Пойду поговорю с женой. — Он взял бумагу у англичанина и вышел из комнаты.
Гордон налил в пустой бокал минеральной воды и бросил туда какую-то таблетку.
Татьяна сидела на диване в другой комнате в напряженном ожидании. Когда раздался звонок, она почувствовала приближающуюся опасность. Услышанные в передней голоса иностранцев еще больше усилили ее волнение. Кроме соседок-женщин, никто из иностранцев не посещал их квартиру. Поведение мужа в последнее время, особенно после поездки в Цюрих, вызывало у нее тревогу: он замкнулся в себе, стал неразговорчив, раздражителен по пустякам, задумчив, часто на вопросы отвечал невпопад.
Сердце Татьяны сжалось, когда она увидела входящего в комнату мужа. В ее глазах застыл страх. Она почувствовала, что сейчас свершится что-то важное, непоправимое, бесповоротное.
Резун подошёл к жене. Она поднялась с дивана. Он положил ей на плечи руки и почувствовал, как она сжалась. Отведя в сторону глаза, тихо сказал:
— Татьяна, нас завтра хотят выдворить из страны и отправить в Союз. А меня, — голос у мужа дрогнул и словно споткнулся обо что-то, — а меня запереть за решетку или расстрелять.
— За что? — выкрикнула жена. — Что ты натворил?
— Ничего я не натворил. Кто-то настучал на меня начальнику. Может быть, хотят сделать меня шпионом, козлом отпущения. Но я, клянусь тебе, Родину никому не продавал.
— Но откуда тебе все это известно? — допытывалась жена. Слезы навернулись у нее на глаза.
— Я тебе уже вчера говорил о моих подозрениях и догадках. А вот сейчас все это подтвердилось. Мои знакомые англичане принесли весомые доказательства. На, почитай сама перехваченную ими телеграмму нашему послу от Громыко, убедись, — проговорил Резун и протянул жене тонкий лист бумаги.
— Татьяна начала читать, слезы застилали ей глаза, лицо покраснело, покрылось пятнами, бумага прыгала в ее руках.