Дроздов нажал кнопку, из соседней комнаты донесся слабый дребезжащий звонок, и в дверях появилась уже знакомая нам девушка с небольшим листком бумаги в руке. Она молча остановилась на пороге.
— Товарищ Зайцева, ко мне есть кто-нибудь?
— Есть. Я составила список.
Она подошла к столу и передала листок.
— Пусть посетителей примет старшин лейтенант Андреев, а вы отложите все дела и срочно вызовите директора столовой Никитина. Телефон столовой у вас есть.
Зайцева вышла.
— Вера Анатольевна, не пришло ли время побеседовать с нашими немыми свидетелями? — сказал Гончаров.
— Их немного, Федор Георгиевич, — в тон ему ответила Коваленко. — В машине Савушкина найдено всего-навсего несколько горелых спичек, окурок, волос какой-то. Я посылаю их в научно-технический отдел.
— Правильно делаете. А сейчас, если не возражаете, мне бы хотелось посмотреть на это хозяйство.
— Пожалуйста. Пройдемте в соседний кабинет. Материалы там.
— Идемте, — Гончаров снял со спинки стула пиджак и надел его.
Письменный стол, широкий деревянный шкаф и десяток стульев занимали почти весь узкий и длинный кабинет, в котором работала следователь прокуратуры.
— «Разложил товар купец», — пошутил Гончаров. — Показывайте, Вера Анатольевна.
— Садитесь за «прилавок», товарищи покупатели.
Коваленко, улыбаясь, усадила Гончарова на свое место за столом, а сама прошла в угол комнаты и открыла шкаф.
Три крошечных конверта, извлеченные ею из папки, легли перед майором.
— Не густо, — покачал тот головой.
В одном бумажном конверте лежали три обгорелые спички, в другом — окурок папиросы. Содержимое третьего, целлофанового, состояло всего-навсего из одного волоса.
— Ну что ж, — придвинул к себе конверты Гончаров, — спички отложим в сторону, я в них ничего не понимаю, возьмем папиросу.
Он осторожно вынул пинцетом окурок. Бросилась в глаза часть мундштука, окрашенная в ярко-красный цвет.
— Какая яркая помада! — сказал Гончаров.
— Этот цвет так и называется — ярко-морковный, — заметила Коваленко.
— Машиной пользуется профессор...
— Директор научно-исследовательского института Кадомцев. Большая величина в ученом мире, — подсказал Дроздов.
— Он женат?
— Не знаю, — ответил Дроздов.
Вмешалась Коваленко:
— Да, я проверила. Сегодня утром позвонила по телефону в институт и разговаривала с профессором. Товарищ Кадомцев обещал быть у нас без четверти четыре. — Она посмотрела на маленькие ручные часики. — Сейчас три, через сорок пять минут профессор должен быть здесь.
Я слушал Коваленко, ее нежный, приятный голос и думал о том, что, пожалуй, никто никогда, встретив впервые эту молодую сероглазую женщину, не догадался бы о ее профессии, о ее тяжелом труде следователя.
— Хорошо, благодарю вас. — Гончаров еще некоторое время разглядывал со всех сторон окурок, потом бережно уложил его обратно в конверт. — Надо выяснить один весьма существенный вопрос, — сказал он. — Как давно снимался с машины номер?
— Номер вообще не снимался, — ответила Коваленко. — Эксперт осматривал машину и установил, что номер надет давно и в последнее время не снимался. Письменное заключение будет готово к вечеру.
Гончаров внимательно выслушал, кивнул головой и тихо сказал, ни к кому не обращаясь:
— Я так и думал...
При этой реплике широко раскрыла глаза Коваленко, странно посмотрел на Гончарова Дроздов, и, по совести говоря, только я в этот момент еще не понимал причины их удивления.
— А вот, товарищ майор, еще один немой свидетель, — Дроздов взял со стола и передал в руки Гончарова целлофановый конверт.
— Ну, тут без увеличительного стекла не обойтись.
— У меня есть лупа, пожалуйста, — Коваленко вытащила из стола и протянула Гончарову большую лупу.
— Так, так, — Гончаров щелкнул пальцем по целлофановому конвертику, — что нам расскажет этот немой свидетель? — Ему, по-видимому, понравилось это выражение.
Осторожно, тем же пинцетом, майор вынул из пакетика волосок, положил его на предварительно разостланный на столе чистый лист бумаги и стал внимательно рассматривать через увеличительное стекло.
— До отправки в НТО давайте хотя бы предварительно уясним, что собой представляет эта улика.
Я не выдержал:
— Федор Георгиевич, извините, что вмешиваюсь, но, по совести, разве сейчас не зря тратится время? Ведь Савушкин достаточно изобличен. Что может дать какой-то волос, пара горелых спичек или окурок? Улик и без того множество, что же нам еще надо?