– Я должна отдохнуть, – сказала она. – Я так измучена, даже не могу думать.
– Я хочу поговорить с тобой, – сказал он. – Но этот разговор, видимо, придется отложить.
У него тоже был усталый и измученный вид. Он заслуживал доброго к себе отношения, но все ее чувства были отданы другому. Фрэнку же она ничего не могла дать. Она не могла пропустить его в комнату и возобновить то, что было прервано ее отлетом из Нью-Йорка. То, что казалось возможным для девушки, которой она была, стало невозможным для женщины, которой она сделалась.
– Извини, Фрэнк, – сказала она. – Я должна поспать. Что бы ты мне сейчас ни сказал, я все равно ничего не смогу понять.
– Я зайду сегодня вечером, – сказал он. – Рафаэль привезет Маласпига. Он захочет тебя увидеть, но я постараюсь сделать так, чтобы он отложил свое посещение до утра.
– Нет, – быстро откликнулась она. – Не делай этого. Я вполне могу его принять.
– Да ты же просто на ногах не стоишь, – сказал Карпентер. – Я же вижу, в каком ты состоянии. Он хочет обсудить с тобой все твои показания, чтобы составить обвинительный акт. Ты должна внести во все полную ясность.
– Я приму его сегодня, – сказала Катарина. – Сегодня вечером. Если ты не договоришься о нашем свидании, Фрэнк, я сделаю это сама.
– О'кей. – Он вздернул плечами. – Как ты хочешь, так и будет. Я только заботился о тебе.
– Я знаю. – Она на мгновение притронулась к его руке. – Я знаю, что ты только заботился обо мне, и я это ценю. Но я думаю о невиновном человеке, несправедливо заключенном в тюрьму. Я встречусь с Рафаэлем, как только он прибудет.
– Я приду и подвезу тебя, – сказал Карпентер резким тоном, повернулся и, не глядя на нее, ушел.
Она не собиралась спать, только лежала в постели, прикрыв рукой глаза, и все же задремала. Разбудил ее пронзительный телефонный звонок. Это был Карпентер: он ожидал ее внизу в вестибюле, чтобы отвезти в офис Рафаэля.
– Понимаете ли вы, – сказал Рафаэль, – что вы моя единственная свидетельница? Нью-йоркский подозреваемый умер; агент из Бюро, который на него работал, тоже умер от сердечного приступа; герцогиня и канадец умерли – нет никого, кто мог бы свидетельствовать против Маласпига. – Он остановился и посмотрел на Карпентера. Они сидели в его кабинете на верхнем этаже дома на Виа-Веккиа. Город уже готовился к вечеру, магазины были ярко освещены, кафе заполнены народом.
– Тебе пришлось нелегко, – сказал Карпентер. Все время, пока они ехали, он молчал; теперь, сделав над собой усилие, попробовал восстановить утраченное взаимопонимание. – Естественно, ты поверила его россказням о том, что он будто бы невиновен; он спас твою жизнь, и ты склонна ему верить. Но попробуй взглянуть на факты.
– Он виновен, – сказал Рафаэль. – Он глава банды контрабандистов, перевозящих наркотики, все указывает на это. Его связь с Тейлором простое совпадение? Может быть. – Он покачал головой. – Я не могу принять этой версии, так я ему и сказал. У него работал человек, который набивал скульптуры героином, а он ничего об этом не знал? Банда контрабандистов, провозящих наркотики на много миллионов долларов, возглавлялась его женой и этим канадцем, – и четыре года он ничего не подозревал? Почему он взял под свое покровительство именно этого художника – во Флоренции множество голодающих молодых художников, но он выбрал преступника, которого оплачивала мафия. Ни одно жюри присяжных не поверит, что он не был руководителем банды.
Катарина ничего не ответила. Он был холоден и резок, когда она вошла; он расхаживал взад и вперед, подкрепляя свои аргументы сердитой жестикуляцией. Внезапно он остановился и подошел к ней.
– Вы же знаете, что он виноват, – сказал он. – Что бы там ни было между вами, – я взываю к вашей совести, – вы не должны его защищать. Вы приехали сюда, чтобы уничтожить эту банду и отомстить за убийство брата, – или вы уже забыли, что они с ним сделали? Как его накачали героином и убили, чтобы те, кто поставлял ему товар, могли уйти от наказания. Этот человек, этот ваш кузен, якобы, по вашему утверждению, невиновный, несет полную ответственность за это.
– Нет, – сказала Катарина, подняв на него глаза. – Он не несет никакой ответственности. Он не имел ничего общего со всем этим. Я знаю.
– Откуда ты можешь знать? – допрос продолжал Карпентер.
– Потому что он сказал мне, и я ему поверила. У него не было никаких причин рисковать всем ради моего спасения. И сам Драйвер сказал, что он невиновен.
– Что? – Рафаэль резко развернулся. – Что вы говорите?
Она не заготавливала загодя этой лжи, которая пришла сама собой: она чувствовала себя достаточно спокойно и скрестила руки на коленях, чтобы унять легкую дрожь. Ни одно жюри не оправдает Алессандро, если дело изложит Рафаэль. Слишком много косвенных доказательств. Он был чересчур оптимистичен. Этого недостаточно для защиты, для доказательства его невиновности. Она была вынуждена либо солгать, либо сказать правду и нарушить свое обещание. Разоблачить его не как торговца наркотиками, а как продавца поддельных картин, использовавшего в своих целях талантливого мастера-копииста. Сам он никогда в этом не сознается; попробует воспользоваться несуществующими, как она теперь видела, шансами на оправдание.
– Что сказал вам Драйвер?
Она не колебалась.
– Когда он застал меня в кладовой, он сказал: «Вы думали, что это дело проворачивает Алессандро? Но он ничего об этом не знает. Этот высокомерный подонок думает, что он мой хозяин, но я его одурачил. Мы нажили много миллионов за его спиной, и он даже ничего не заподозрил». Таковы его точные слова. У него не было никаких оснований лгать. Ему только хотелось похвастаться своей изворотливостью. – Это был неожиданный для нее самой обман памяти, которая хранила каждое сказанное Драйвером слово. И этот обман придавал полную убедительность вставленной ею лжи.
– Ты не упоминала об этом, – сказал Карпентер. – Когда ты рассказывала нам о том, что случилось в Замке, ты не сказала об этом ни слова.
– Конечно, нет, – зло уронил Рафаэль. – Она только сейчас придумала эту ложь. Неужели ты не видишь, что она лжет? А теперь послушайте меня. То ли вы влюбились в него, то ли пытаетесь защитить свою семью, не знаю, да и не хочу знать, почему вы придумали эту ложь, но никто из нас двоих не клюнет на эту наживку. Не думайте, что вам удастся замести следы.
– Это правда, – сказала Катарина. Рафаэль стоял над ней; его лицо было искажено яростью и презрением.
– Это ложь! Заведомая ложь! Почему вы не сказали этого раньше?
– Я думала, что сказала. Я испытала сильное потрясение и могла забыть. Но это точные слова Драйвера, и я повторю их в своих показаниях. – Итальянец отскочил от нее, грязно выругавшись.
– Кейт, – умоляюще произнес Карпентер, – не делай этого, Кейт. Маласпига весь с головой в грязи... О'кей, у тебя, должно быть, есть свои основания для этого. Может, Рафаэль прав: ты хочешь защитить свою семью... – Помолчав, он добавил: – Или ты в самом деле влюбилась в него? Но ведь он убийца, о'кей, старик сказал, что те двое убили Фирелли. Он говорит, что Драйвер признался в этом убийстве. Но подумай о судьбе своего брата – о судьбе наркоманов у нас дома, умирающих от героина. Он убил тысячи невиновных людей и разбогател на этом. Пойми же, ради Бога, ты не можешь защищать такого человека.
– Если бы он был виновен, я не стала бы его защищать, – спокойно возразила она. – Но я уверена в его невиновности. Он не имел к наркотикам никакого отношения. Так сказал Драйвер. – Она крепко уцепилась за эту ложь и повторяла ее снова и снова.
Драйвер не сказал ничего, что могло бы полностью оправдать Алессандро. Пока Алессандро не показал ей поддельного Джорджоне, она была убеждена, что он является главой всей банды. Ей было неприятно лгать Карпентеру и видеть, как он отворачивается от нее с удивлением и презрением. Но эта ложь была неотъемлемой частью Правды. Катарина стояла на своем и не теряла мужества.